В первом номере "Провинции" за 2005 год наши читатели получили практические советы по составлению своей родословной.

Уже самая первая из них - "Прабабушкины миллионы" Н.Г. Римской-Корсаковой вызвала у наших земляков большой резонанс.

Сегодня мы представляем еще одну, тоже, на наш взгляд, не менее интересную семейную хронику педагога И.С. Андреевой.

Ирина Семеновна родилась в Петропавловске. В 1974 году окончила естественно-географический факультет Петропавловского педагогического института. Работает учителем в школе № 1 областного центра.

"АНДАЛУЗСКИЙ ТАНЕЦ"

У нас, в семье Заборовских, бытовал такой рассказ: однажды, когда мне было 3,5 года, я закатила страшный рев. Дело в том, что мне хотелось послушать пластинку с названием «Андалузский танец». Ее включали, но под этим названием я представляла себе что-то совсем другое, а потому, не услышав желаемого, ревела еще громче. Наконец, соседка из дома напротив, открыв окно в наш маленький уютный дворик, закричала: «Ира, прекрати!» После этого случая, если я на чем-то настаивала, домашние говорили: «Начинается «андалузский танец»...»

Мое упрямство в дальнейшем то помогало мне в жизни, то мешало. Судите сами: историю моей семьи я начала писать с упорством, достойным истинного козерога, задолго до выхода в свет журнала «Провинция». Писала, как говорится, не ради славы, а "в стол" - для моих потомков, которых я и сама, может быть, еще не знаю. Моя младшая дочь, шутя, называет меня архивариусом, что в толковом словаре трактуется как "заведующий архивом". Так я и есть заведующая семейным архивом! В моем ведении тридцать фотоальбомов, письма, дневники, документы. Когда я начинала изучать все перечисленное, я и не думала, что это занятие будет таким захватывающим!

…Все мне дорого, каждая малость,
Каждый миг в отдаленье любом,
Чтобы все это не потерялось,
Сохраните семейный альбом!
И летят за страницей страница
Наших дней верстовые столбы.-
А в домашнем альбоме хранится
Фотокопия нашей судьбы

Любовь к эпистолярному жанру привила мне моя милая бабушка - Заборовская Ольга Ивановна, языковед, преподаватель немецкого и французского языков средней школы № 1 им. Ленина с 1936 года, руководитель городской секции преподавателей иностранных язы-ков, преподаватель железнодорожного техникума, а с 1948 года - преподаватель учительского института г. Петропавловска.

Жадно, как губка, впитывала я бабушкино повествование о ее необыкновенной жизни. Ольга Ивановна пела мне песни, музицировала на стареньком фортепиано, рассказывала сказки, но чаще всего я просила ее рассказать о себе. Она щедро осыпала меня живыми историями своего прошлого.

Кажется мне, эту картинку я вижу сама: совсем маленькой сижу у бабушки на коленях, она мне что-то говорит или поет, я смотрю ей прямо в глаза, вижу обязательную брошку на платье, чувствую запах ее духов и вдруг... бух! -падаю головой ей на грудь! Все! Конец всем рассказам, буду спать!
Она говорила, что сигнал этот - падение головы моей ей на грудь - означал: рассказывать еще что-то бесполезно (а рассказать-то ей было о чем). Позже, уже школьницей, я была допущена к замечательному семейному архиву, который трепетно сохраняли все члены нашей семьи. Архив мне довелось прочитать не один раз, при этом со мной происходило примерно то же, что с человеком, многократно перечитывающим Библию: он всякий раз находит там что-то новое, понимает непонятое ранее. Сам же читающий полностью отрешается от реальной жизни и погружается в иную среду...
Особенно я люблю читать письма моей мамы - Заборовской Елены Ивановны, а также моего дяди - Заборовского Сергея Ивановича - они писали домой, в Петропавловск, своим родителям из Москвы, из химико-технологического института им. Менделеева, студентами которого они являлись в ту далекую пору, когда меня еще и на свете не было.

Но я чувствую себя живущей тогда, ощущаю себя их сверстницей, я столько знаю о ТОМ МИРЕ, в котором они жили, что больше меня знают только они сами, т.к. ощущают себя еще и изнутри. Я перемещаюсь во времени.

Это чудо! И совершили его мои мама, папа, дядя, дедушка - Иван Федорович Заборовский, кропотливо и аккуратно "верстающий" отдельные "главы книги" жизни своих детей, а также далеких и близких предков начиная с 1890 года до нынешних дней. Не сделай они этих замечательных подшивок, не сохрани документы в надлежащем порядке - все потерялось бы при многочисленных переездах, разлетелось бы по квартирам, по ящикам письменного стола...

Теперь, когда я могу, не выходя из дома, путешествовать во времени, бывает, сравниваю себя с птицей, парящей высоко (надо читать: далеко от происходящих событий) и оценивающей все с высоты прошедшего времени. Я выбираю наиболее значимое и интересное, но тут я, наверное, совершаю ошибку - ведь "никто не обнимет необъятное". Поэтому, выдергивая отдельные факты из общей канвы изложения, у меня получается своя версия, но, конечно, менее удачная, чем сам подлинник. Бывает, при чтении я чувствую себя оракулом (прорицателем), т.к. знаю заранее, чем закончится эта эпопея... Недаром в старину ОРАКУЛ - это гадальная книга, а в античном мире -храм, куда обращались за предсказаниями жрецов...

Чем лучше я знаю историю моей семьи, тем глубже хочу проникнуть в нее... И тут нет ничего малозначительного, ненужного. Самая мелкая подробность, почерпнутая из ветхого документа, детского дневничка, выдержка из письма - все это дополняет и позволяет оценить глубину знаний и широту интересов моей бабушки. Часто она говорила мне: " ...Подумать только! Все-все, что есть в этой голове, уйдет в землю вместе со мной."

... Нет! Не ушло! Я расскажу вам все, а значит, по мере сил, выполню свой долг перед ее светлой памятью. Чтобы перечитать и осмыслить горы исходного материала, нужно много времени, желания и упорства, которого мне с детства не занимать. Так что эта работа - тоже своего рода «андалузский танец» моей нынешней поры. Как в омут головой, ухожу в мир фотообразов, слышу рассуждения моих предков со страниц старых писем и чувствую кровную принадлежность свою к родам Ворониных, Заборовских, дорогих и близких мне людей.

СЕМЬЯ ВОРОНИНЫХ

Моя бабушка - Ольга Ивановна Воронина (в замужестве Заборовская) родилась в г. Минске в семье начальника железнодорожного депо Воронина Ивана Петровича. Жена Ивана Петровича - Мария Петровна Воронина (урожденная Литвиненко), как было принято в дворянских семьях, занималась воспитанием своих детей. Будучи женщиной образованной и интеллигентной, она знала в совершенстве два иностранных языка, прекрасно играла на фортепиано. В 1898 году Марии Петровны не стало - она заболела гриппом, который перешел в воспаление легких. Врачи не смогли спасти молодую женщину. Так Иван Петрович овдовел, оставшись с тремя малолетними детьми: 8-ми, 6-ти и 4-х лет...

И не женился больше, не дал своим детям мачехи, не променял ни на кого свою Машеньку, Марию Петровну Воронину. Иван Петрович так же беззаветно любил и своих детей. Именно отцу пришлось поднимать «всю тройку», давать им хорошее образование.

Особое место в его сердце занимала единственная дочь Оля, любовно называемая им Ольга (с ударением на последнем слоге). Он гордился ею, красавицей и умницей. Главное, что ему импонировало в его любимице, - это наличие сильного характера, а отцу очень не хотелось, чтобы его Ольга была кисейной барышней, или, как он говорил, «курицей».

После смерти матери, а вернее, даже еще во время ее тяжелой болезни Оленька и два ее брата - старший Петр и младший Николай - были отвезены на ж/д станцию Ворожба к бабушке, матери Ивана Петровича - Ольге Ивановне. Конечно, полусироты были окружены вниманием и теплом, но детям никак не могли сказать, что они никогда уже не увидят свою маму. Бедняжка Оля в свои 6 лет даже писала письма, обращенные к маме; при этом так старалась, так давила на ручку, что рвала бумагу. Отец, приезжая к своей матери, смотрел на дочь со слезами на глазах, а Оля еще и спрашивала: «Ну как, маме уже лучше?» Что тут скажешь ребенку?

Наконец, дети узнали о постигшем их горе. Ивану Петровичу нельзя было долго предаваться отчаянию. Жизнь предъявляла свои требования.

Отец должен был думать о будущем своих детей, об их образовании. Именно в эту пору Иван Петрович передал их Надежде Григорьевне Литвиненко, бабушке детей по материнской линии, жившей в г. Ромны. Надежда Григорьевна была лучшим репетитором немецкого и французского языков в городе. Всю жизнь она была связана с реальным училищем, имела от него квартиру. И очень много сил отдала обучению своих собственных внуков.

Подготовила старшего внука Петра к реальному училищу, сразу во второй класс, не упускала из виду и свою внучку - Олю, а Коля был еще слишком мал. Итак, бабушки с любовью и нежностью занимались внуками поочередно, только очень ревновали друг к другу. Так прошло время до открывшейся для Оли вакансии в малолетнем отделении николаевского полусиротского института - находилось оно в Москве, в той части ее, что именуется Солянкой.

ИЗ СРЕДСТВ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА...

Шел 1900 год... "Цыплята, ко мне!" - так звала, широко распахнув объятия, воспитанниц Олиной группы их наставница - Ольга Николавночка (так с любовью ее называли учащиеся). Оля оторвалась от семьи раньше всех, она вспоминает в письме:
«... Я отошла от папы совсем рано, еще за три года до поступления в институт... (Институтом именовалось в то время среднее учебное заведение (а вовсе не высшее учебное заведение, как можно подумать, читая эти строки. - И.А.), правда было нам в малолетнем отделении исключительно хорошо, под теплым крылышком Ольги Николавночки. Она тоже ничего в жизни больше не имела, кроме нас, "пузырей". Я бывала в гостях у нее, когда стала взрослой, потеряла ее из виду после войны 1914 года..."

Все малышки - девочки из осиротевших наполовину дворянских семей - не имели либо папы, либо мамы. В отделении было 14 групп, по 12 воспитанниц в каждой. Вечером, укладываясь спать, каждая девочка мечтала о том, чтобы Ольга Николавночка пришла посидеть на кровати именно к ней и погладила перед сном по головке...
"Ольга Николавночка, ко мне! Ко мне!" - слышалось со всех сторон дортуара, (фр. (doztoir - общая спальня для учениц закрытого учебного заведения - дореволюционное выражение). И если в каждой группе была такая же святая женщина, какой была наша Ольга Николавночка, то дети были в надежных руках.

Летом на каникулы воспитанниц забирали домой родные. В 1902 году бабушка Оли Ворониной - Надежда Григорьевна Литвиненко, вдова потомственного почетного гражданина г.Ромны, написала прошение управляющему двором его императорского высочества великого князя Александра Михайловича с просьбой оказать помощь в обучении трех малолетних детей -видимо, материальное положение в семье было затруднительным... Ответ из высочайшей канцелярии не заставил себя долго ждать:

«...Ея императорское высочество Великая Княгиня Ксения Александровна изволила поручить мне уведомить Васъ, что входя въ Ваше затруднительное положение, ея высочество соизволит платить въ Ксеншскп институтъ за Ольгу Воронину, воспитанницу 7-го класса изъ ея собственных средствъ

Генерал-майор Евреинов 13 ноября 1902 года».

В институте самым младшим классом был седьмой класс, а самым старшим -первый, знания же воспитаниц оценивались по двенадцатибалльной системе, самая высокая оценка - 12 баллов.

КОГО УНЮХАЛА СОБАЧКА ТРИЛЬБИ

После окончания малолетнего отделения Оля учится в Петербурге в Ксенинском институте, основанном Александром III и открытом его сыном Николаем II. Почему же институт назывался Ксенинским? По имени Ксении Александровны, сестры царя Николая П. Она была почетной председательницей института и часто навещала его...

Оля вспоминает в письме: "Ксения Александровна хотела сделать институт чем-то особенным. Он был самый молодой в Петербурге. Много в нем было новшеств! Кто только из видных людей не посещал наш институт?! Я прекрасно помню милого доброго человека - Павлова Ивана Петровича, великого ученого, физиолога. Он очень любил наш институт и редкий месяц не навещал нас. Побывав в нашем образцово поставленном лазарете, он обяза-тельно собирал нас на беседу.

В институте можно было получить и высшее образование, но, к сожалению, было только два факультета, называемых коммерческим и техническим. Конечно, Оля, с гуманитарным складом ума, не хотела бы избрать ни один из перечисленных факультетов.

Ее любовь - французский и немецкий языки, она даже устраивала иногда «побеги» с уроков вместе со своей подругой (Оля брала немецкую или французскую книгу, а та вторая - математическую и ... они садились в силюле (так называлась музыкальная комнатка-класс, двери в ней были открыты настежь) прямо на пол, вытянув ноги, и с упоением читали... Тут-то их и застукала классная дама, шедшая по коридору. Она бы никогда недодумалась заглянуть за дверь, но на беду девочек, шла она не одна, а с любимой собачкой Трильби, которая и унюхала двух «институток». Комичность ситуации заключалась в том, что, как только девчонок начинала "пушить" классная дама, громко и заливисто начинала лаять и Трильби. Стоило даме замолчать, чтобы набрать воздуху, - умолкала и Трильби....

Зато как любил Олю Воронину законоучитель-батюшка! Сама Оля пишет в письме:

"Церковно-славянский язык мне нравится, он - образный, а знание мое проходимого материала приводило в восторг нашего батюшку. Подойдет он, бывало, ко мне, даже когда я была воспитанницей старшего класса - первого, погладит по голове и скажет: "Воронина - девица славная". Все воспитанницы довольны. То-то можно вволю с батюшкой поболтать - на уроках закона Божьего не присутствовали обычно классные дамы".

Дисциплина была в институте очень жесткой. С самого младшего - седьмого класса и до самого старшего - первого класса воспитанницы говорили один день по-немецки, а один по-французски. Дежурили соответственно один день - немка, другой - француженка. Не дай бог!

Скажи только слово по-русски - тебе сразу поставят жирную точку в журнал!

Подруги по институту, по классу называли Олю "Вороша-философка" ("вороша" - производное от фамилии Воронина, а "философка" - за рассудительность и основательность).

Вот Оля и рассуждает далее: "...Задумала наша шеф, Ксения Александровна, много хорошего, но были и промахи с высшим образованием именно коммерческий факультет оказался почти никому не посильным - окончили его 2-3 воспитанницы.

Зато оклады по тому времени были умопомрачительными: 200-250 рублей. Службу получали счастливицы в банках. Ценилось знание трех языков, т.к. связь была с заграницей.

Между младшими и старшими воспитанницами института были отношения "обожания". Каждая младшая воспитанница выбирала себе "объект обожания" из старших, дарила ей всякие мелочи, мечтала быть на нее похожей. Старшие воспитанницы опекали младших и милостиво позволяли себя "обожать".

".А ХЛЕБ-ТО ГРЕБУТ"

В старинном альбоме (1899 года) хранится у нас фотография: на фоне деревянного, с затейливыми карнизами здания расположилась большая группа людей. Вверху - старинные буквы "Мариинское отделение". Это Финляндия, санаторий для детей с ослабленным здоровьем, а Оля Воронина стоит у самого окна - она (несмотря на то, что на весь Ксенинский институт давали только 2 места в санаторий "Халила") неизменно попадала туда, т.к. была, как и ее мама, маленькой и худенькой, на всем лице выделялись лишь дивные большие глаза... Домик этот (сохранилась его фотография) строился для наследника престола, тот болел туберкулезом и лечился на Кавказе, в Грузии.

Читаем пояснение Оли:

"В то время появилось мнение, что туберкулез надо лечить не жарой, а холодом (например, в Забайкалье понятия не имели о чахотке). Вот и стали строить помещение в Финляндии (Халила). Но болезнь была запущена и наследник умер.

Царствующая императрица Мария Федоровна распорядилась достроить домик и подарила его для отдыха детям с ослабленным здоровьем, дворянским воспитанницам института"...

"Больше всех мест имел Николаевский сиротский институт, т.к. там было 700 воспитанниц. Позже, с трудом, нам (Есенинскому институту) дали еще одно место, но наш институт был самый молодой, последний открылся. А на все 10 петербургских институтов было 24 места - капля в море!

Мы чувствовали себя в Халиле исключительно хорошо... Мы не только здоровели физически и быстро поправлялись, но и отдыхали душой от наших институтов, которые мы не любили и где нас частенько мучили. Здесь с нами обращались гуманно, не бранили и не наказывали. Это было ведомство императрицы Марии Федоровны (потому называлось: Мариинское отделение), (из письма О.И. Ворониной-Заборовской)

"... лечили нас прекрасно - без лекарств. Воздух там исключительный. Вне дома мы находились с 11 часов утра до 7 часов вечера. Санаторий заперт на ключ и никакой в доме обстановки - в большой комнате - 3 кровати, три стула, один стол. Нет даже штор, т.к. там может быть пыль. А на ночь платья выносили в коридор на специальную вешалку. Кормили не порционно, а кто сколько чего захочет. В воскресенье бывало мороженое в больших кружках. Брали порции по четыре. Можно было взять в комнату..."

"... Воспитанниц на весь день отправляли на воздух: зимой - лыжи, летом - лес. Все помещения были закрыты на замок, до наступления обеда или ужина. Аппетит нагуливали прекрасный". (Ангину лечили интересным методом: давали мороженое или даже лед).

Какая-то прислуга ворчала на Олю: "Барышня Воронина полные карманы хлеба набрала. Рыбий жир-то не пьют, а хлеб-то гребут".

Во время Великой Отечественной войны здесь гремели бои. О доме теперь напоминает лишь фундамент (каменный) да сосны - их пощадил огонь.
На снимке деревья выглядят молодыми, а сейчас крона их раскидиста, стволы крянистые - одному не обхватить!

Санаторий "Халила" именуется теперь "Сосновый бор". Чтобы придумать такое название, не надо обладать большой фантазией - кругом вековые сосны, тишина, и лишь вершины стройных деревьев поскрипывают под ветром с Финского залива. Дочь главврача Габриловича Александра Ивановна прислала в санаторий альбом, где по снимкам прослеживается история "Халилы" - первого санатория, где поправляли здоровье страдающие малокровием воспитанницы институтов. В истории Халилы написано: "... после свержения царя пациенток Мариинского отделения словно ветром сдуло" - но это, как мы знаем, произошло в 1917 году, а тогда был 1904 г.

После таких оздоровительных сезонов Ольга с другими воспитанницами возвращалась обратно в Петербург, в институты, где жизнь шла по устояв-
шимся канонам.

"И ДА ДОЛГОЛЕТЕН БУДЕШИ НА ЗЕМЛЕ"

И вот последний класс института. Пора подумать о взрослой жизни. Для Оли - иностранные языки - и только они - вот цель! Вот любимое дело!
Сомнений нет: Есенинский институт надо оставлять - ведь тут можно получить только техническое образование.

"Не учла Ксения Александровна кое-чего, но все же была она женщина прекрасная, сделала нам много добра! Спасибо ей!" (отрывок из письма).
Для перевода в другой институт, по тем временам, выставить подобную причину - нежелание иметь техническое образование - было нельзя. Пришлось напомнить о своем слабом здоровье, мол, в Петербурге очень сырой климат, и Оле приходится часто жить в Финляндии, в Халиле. Эта причина была признана удовлетворительной, и Оле Ворониной было позволено написать просьбу в четыре института. Три из них ответили отказом - мест нет. И лишь Харьковский институт принял ее. Там-то Оля училась в старшем -1-м классе.

Выпускной класс. Воспитанница первого класса, она появилась в Харькове -блестящая столичная красавица, с особым петербургским шиком и лоском - и сразу была признана всеми воспитанницами «обожаемой».

Сколько фотографий было подарено Оле воспитанницами выпускного первого класса!

Хочется добавить любимым моей бабушкой церковно-славянским языком (который она тоже знала хорошо):
"... да благо ти будет и да долголетен будеши на земле". Ольга Ивановна прожила долгую интересную жизнь - 95 лет. По окончании института для совершенствования своих знаний в иностранных языках она, поддерживаемая своим отцом, отправилась в Лозанну. Здесь училась на высших курсах французского языка, т.е., окончив их, имела право преподавать язык на любом уровне, что ей пригодилось в жизни: были на ее преподавательском поприще и институт, и техникум, и конечно же, школа. Вел обучение профессор - мсье Андрэ Серван. Оле удалось побывать не только в Лозанне, но и в Женеве, а также в Беве, Монтро...

Из Швейцарии в 1912 г. Оля вернулась домой к папе, а затем, погостив дома, отправилась в г. Белополье, где с 1912 по 1920 гг. стала работать преподавателем в мужской гимназии.

Из воспоминаний Ольги Ивановны:
"... Было нас более сорока преподавателей (в 2-х гимназиях: мужской и женской) со средним специальным и высшим образованием.
Город Белополье - совсем неплох: весь утопал в зелени, стоял на железной дороге и был окружен губернскими городами: Киев, Харьков, Полтава".
Именно в Белополье Ольге Ивановне пришлось пережить много событий, судьбоносных для нее и для всей страны:
1914 г. - I мировая война;
1917 г. - революция;
1918 г. - смерть отца; гражданская война.

Из письма О.И.: "... бывало повалятся незадачи и все же думаю: "Отлив... а будет и прилив". Особенно мне было трудно, когда я почувствовала себя одинокой, "allein in der Welt", когда ушел из жизни мой папа, а братья эмигрировали. Не хотелось мне тогда жить. А все же выжила. Неожиданно появился Иван Федорович, мое солнышко, которое осветило и согрело меня", - так пишет Ольга Ивановна о встрече со своим будущим мужем.

В 1920 г. они венчались в церкви с Заборовским Иваном Федоровичем. В 1921 г. в семье родилась дочь Елена, а в 1924 г. - сын Сережа.
В эти счастливые годы у Ольги Ивановны было много прекрасных учеников-гимназистов, о каждом из которых можно написать отдельный рассказ. Среди них знаменитые на всю страну люди и совершенно безвестные, но тоже имеющие очень интересную судьбу.

В 1925 году семья переезжает из Белополья в г.Сумы. Здесь и оставим их, таких счастливых, молодых, полных сил и энергии. Впереди им предстоит путь, полный неожиданностей, непредвиденных случайностей, превратностей, а может статься, и разочарований. Но не будем заглядывать вперед - там впереди тридцатые годы; разметавшие весь цвет интеллигенции по свету.

За одно дворянское происхождение многие семьи получали ярлык небла-гонадежности. В Северном Казахстане оказалось немало людей, «унесенных ветром», спасавшихся от голода и страшных жерновов НКВД, в которые зачастую попадали по социальному признаку. Надо было как-то жить дальше. Здесь проходит черта... линия отреза... рубеж... за который семье Заборов-ских пришлось шагнуть в 1932 году. Но об этом - отдельный рассказ. Продолжение следует!

"ЧТОБЫ ВСЕ ЭТО НЕ ПОТЕРЯЛОСЬ..."

Сколько всякого вмещает в себя человеческая жизнь!

И тем не менее Ольга Ивановна не пропала, не бежала за границу, а сделала свой собственный правильный выбор. Красноречивое тому свидетельство - письмо от родственника О.И., умирающего на чужбине в одиночестве. Такую исповедь получила она однажды. Человек этот пишет: "Вспоминая свою жизнь и жизнь близких нам с Вами людей, я вижу, что только Вам одной из всех нас удалось найти наиболее правильный путь и жизнь свою провести в окружении дорогих Вам и близких людей, продолжающих нуждаться в Вашей помощи и заботе. Пусть же сознание этого послужит вам утешением в тех горестях и печалях, которые все-таки принесла Вам судьба. От души желаю Вам здоровья и долгой жизни".

Наша память очень несовершенна - это всегда четко сознавали у нас в семье, сохраняя все письма. А если все это сохранилось, то, значит, для чего-нибудь нужно? Вот и стало возможным предоставить для музея школы №1 г. Петропавловска обширный материал об Ольге Ивановне и ее сыне Сергее, окончившем школу № 1 в 1942 году с отличием и ушедшем на фронт со школьной скамьи. Мне кажется глубоко символичным то, что я продолжаю работать, связывая звенья одной цепочки, в стенах той же средней школы, где трудилась моя бабушка, где учился мой дядя.

Дочерей своих я назвала именами, теплей которых нет для меня на всем белом свете: мою старшую дочь зовут Ольга Ивановна, а младшую - Елена Ивановна, в честь моей мамы.

Мне, как педагогу, крайне интересно подойти вплотную к истокам образования Ольги Ивановны (старшей), чтобы понять, как формировались такой объем знаний, такая выдержка, такой характер! Я всматриваюсь в тонкие черты лица моей прапрабабушки - Надежды Григорьевны Литвиненко. Думаю, именно она предопределила профессиональный интерес к языкам маленькой Оли. Впоследствии Ольга Ивановна была беззаветно предана своему любимому делу. Я даже не могу вспомнить мою бабушку без словаря. Услышав неизвестное слово, она немедленно искала, откуда оно пришло в русский язык, с какого языка заимствовано... Потому и знала превосходно столько языков: немецкий, украинский, французский, польский. Но всегда говорила, что родным для человека является тот язык, на котором он думает, мыслит.

Для нее это был все-таки русский язык, который знала глубоко и тонко, как настоящий языковед. Тем не менее она не уставала шлифовать свои знания, которыми поражала учеников и студентов. Ольга Ивановна никогда не жалела ни сил, ни времени для занятий со мной, своей внучкой. Иностранные языки я постигала в игре и так рано, как только начала говорить. Все это делалось в такой увлекательной форме, что не оторвешься - в этом педагогический талант моей бабушки.

У нас в семье все прислушивались к мнению Ольги Ивановны. Она говорила: «Знания и умения за плечами не носить». Именно поэтому я каждый день спешила либо на урок музыки, либо в танцкласс, а диктовки, которые я писала ежедневно (сначала даже печатными буквами), сохранились у меня до сих пор. Вы думаете, это было нудно? Нисколько! Так интересно все это было обставлено.

Еще одна «философия бабушки»: каждое полученное письмо достойно ответа. Она неукоснительно следила за тем, чтобы ее обширная корреспонденция не оставалась без внимания (а писали ей со всего света очень многие бывшие ученики-гимназисты: и белопольские, и сумчане, и т.д.). Постигала «письменную премудрость» и я. Сама Ольга Ивановна пишет обо мне в одном из писем: «Действительно, на письма она мастерица. Я лично рада, что в этом «спорте» заложен в порядочной степени мой скромный педагогический труд. С самого ее раннего детства, занимаясь разговорами, играя с ней, я прививала ей правильную речь и понемногу орфографическую грамотность. Все вышесказанное считается в настоящее время чуть ли не ничтожной мелочью, может быть даже ненужной. Ириша не тяготилась препровождением времени со мной, а я с ней тоже не скучала. Я не хочу хвастаться своим небольшим делом, но это дело я люблю и считаю его необходимым». Когда бабушка поступила на службу в школу №1 (в 1936 году), до моего появления на свет оставалось еще (без малого) двадцать лет...

Судя по рассказам Ольги Ивановны, Петропавловск тогда был глубокой провинцией, но какой высокий культурный уровень, какая творческая атмосфера царили в школе! Здесь преподавала замечательная когорта выдающихся учителей: Овчинников Павел Александрович, Воронкина Римма Петровна, Кибальчич Павел Алексеевич, Монеро Антонина Клементьевна, Заплавный Александр Гаврилович, Исаичева Мария Ивановна, Глебова Зинаида Матвеевна, Наседкина Капитолина Ивановна - о каждом из них я знаю от бабушки, т.к. очень много ее рассказов для меня касалось коллег по школе. Думается мне, высокая цель нынешних педагогов - соответствовать профессионализму этих учителей-легенд, а кроме того, сочетать глубокие знания с прекрасными душевными качествами этих славных людей.

Снова и снова звучат в моей памяти строки известной песни, которую (помните?) пела Эдита Пьеха:
Все нам дорого, каждая малость,
Каждый миг в отдаленье любом,
Чтобы все это не потерялось:
Загляните в семейный альбом.

(Окончание следует)

Андреева И. Чтобы жизнь повторилась сначала // Провинция. – 2006. - №1. – С.64.