Имя Василия Черникова, участника Великой Отечественной войны, прошедшего боевой путь в составе легендарной 8-й гвардейской (62-й) армии от Сталинграда до Берлина, незаурядного историка, педагога, всегда было на слуху земляков-североказахстанцев и при жизни, и после того, как его не стало.

Директор петропавловской СШ №7, преподаватель, зав.кафедрой истории, декан историко-филологического факультета и, наконец, проректор по науке Петропавловского педагогического института, он оставил заметный след в воспитании подрастающего поколения. Был прекрасным оратором, талантливым публицистом, написавшим документальную повесть «Изюминки в черном хлебе войны», где есть страницы, посвященные Сталинградской битве, о которых вспомнить сегодня - самое время.

Мамаев курган - именно так с чьей-то легкой руки осенью 42-го стали именовать господствующую над Сталинградом высоту. Волею комиссара полка, назначившего меня замполитом полковой роты ПТР, перед рассветом 26 сентября я поднялся по склону Мамая, где держал оборону 1-й стр. батальон, которому были приданы два взвода нашей роты.
Представившись комбату Устюжанину на КП батальона, я встретил здесь нез-накомого мне лейтенанта-сапера, как оказалось, инженера полка, представлявшего его штаб.
Ладно сидящая пилотка, из-под которой выбивалась длинная прядь черных волос, смуглое лицо, аккуратная щеточка усов, добрый взгляд Широко открытых глаз, широкий жест рукой -«садись!» - в сторону земляных нар, когда была закончена моя «презентация» -такой запомнилась моя первая встреча с Виктором Платоновичем Некрасовым ранним утром 26 сентября 42-го на главной высоте России...
Конец сентября и первая половина октября были временем жестокого про-тивоборства сторон, преследующих свои цели. Мы стремились овладеть вершиной кургана, лишив гитлеровцев возможности просматривать переправу через Волгу, ближние тылы, артпозиции. Те, в свою очередь, пытались сбросить нас с кургана, а при удаче выйти к Волге, вбить еще один клин в живое тело 62-й армии.
Смешались воедино дни, когда мы отражали по 5-6 жестоких атак, и поздние вечера, когда мы штурмовали вожделенную вершину кургана. Штурмовали физически изнуренные и полуголодные - 600 граммов, хлеба, утренний котелок перлового супа на двоих и вечером - той же каши с кусочками мяса, чай, столовая ложка сахару - не могли восстановить немыслимые затраты физических и душевных сил человека в экстремальных условиях боевой обстановки. Как в калейдоскопе, вспоминаются события на Мамае, которые теперь уже невозможно восстановить во временной пос-ледовательности... Раннее утро, ясное, безоблачное небо, "Юнкерсы" начинают обработку наших позиций и ближайших тылов: волна за волной накатываются армады бомбардировщиков, зайдя над целью, они бросаются в стремительное пике, издавая сиренами душераздирающий вой, который, кажется, выворачивает все наизнанку, из-под крыла вываливаются видимые черные капли, увеличивающиеся в объеме, а затем теряющиеся в пространстве: глаз перестает фиксировать ускоряющееся падение бомбы.
Адский грохот, лежа в окопе, чувствуешь сотрясение земли спиной. А поток капель из-под крыльев самолетов все нарастает, лежишь лицом вверх и ожидаешь - вот эта твоя.
За бомбежкой следует получасовая артиллерийская обработка нашего переднего края, после которой начинается I «третий сабантуй» - с западной сторонь склона появляются тупоносые танки со зловещими крестами по бокам, за ним» пехота, все в касках, по мере приближения к нашим позициям солдаты ускоряют шаг, бегут, бросают гранаты, веером расстилают автоматные очереди. Набирая скорость, танки ведут пушечный пулеметный огонь. Ответные пулеметные очереди, винтовочные выстрели (автоматов у нас еще нет) теряются в разрывах снарядов стой и другой стороны Содрогается земля, обваливаются блиндажи, вздымаются вверх и повисают в воздухе облака пыли и дыма, застилающие солнце. Вступает в действие заволжская артиллерия, один за другим следуют залпы «Катюш», их корректировщики здесь с нами, на переднем крае Вместе отражаем одну атаку, другую третью. Залпов «Катюш» гитлеровцы не выдерживают, бросаются наземь, а потом, кто может, отползают на исходные. Четвертой атакой смят левый фланг батальона, там наш взвод лейтенанта Гладышева. Комроты Саша Томилин со вторым номером расчета ПТР Геной Кошкаровым и Петей Митрохиным, вооруженным трофейным автоматом, бросаются по траншее на подмогу. Это все, чем мог помочь своему взводу командир роты. Заняв позицию в расщелине ската так, что танки при своем прохождении подставляли боковую броню, Саша тремя выстрелами из ПТР подбивает один из них, и взметнувшийся фейерверк знаменует победу человека над машиной. Счастье улыбнулось ему в этот день - вскоре запылал другой, Ко ля Шувалов из взвода Гладышёва поджег два танка бутылками с зажигательной смесью, когда они, миновав траншею, устремились по скату вниз. Оставшиеся четыре, постояв на месте, не разворачиваясь, задним ходом отбыли на исходные позиции.
Но самое, может быть, любопытное, последовало после боя. К атакам как-то привыкли, они стали частью повседневности. А вот увидеть - услышать такое довелось едва ли не единожды за всю войну. Когда комбат Устюжанин благодарил ребят за отражение атаки, за подбитые танки, обнял и расцеловал Колю Шувалова, он, крепыш-сибиряк, смущаясь от похвалы и словно оправдываясь, повторял и повторял: «А чо? А чо они? А чо они?»... Так оправдывались мы в детстве перед своими матерями после оче-редной потасовки со сверстниками, хлюпая разбитыми носами и размазывая кровь по лицу... Этот эпизод, по моему разумению, высвечивает одну из черт русского национального характера. Капитан Тушин у Льва Толстого тоже чувствует себя неуютно после совершенного подвига и даже побаивается: как начальство посмотрит и оценит происшедшее? Не было бойкого журналиста в этот день на Мамае, а то бы выставил Шувалова этаким Ильей Муромцем, вложил бы в его уста монолог, который разнесся бы по всей Руси Великой и, конечно, не осталось бы и тени от Колиного оправдания: «А чо они? А чо они?». Все эти дни безвыходно находился в батальоне лейтенант Некрасов. Знал он каждый окоп и каждого солдата в нем. После очередного телефонного разноса начальника штаба полка (ночная атака сорвалась, пик высоты не взяли) стремглав бросался он в боевую цепь с винтовкой или трофейным автоматом, разряжая один рожок за другим, отбивался вместе снами гранатами, ложился за наши «пэтээрки», хлестал бро-небойными по пулеметным точкам. При отражении одной из атак в начале октября связкой гранат остановил вражеский танк, который так и стоял до конца боев с разорванной гусеницей, подставив свой никому не нужный теперь бок нашим позициям, и Виктор Платонович по утрам, выскакивая из комбатовского блиндажа, обращал на него свой взгляд, словно желая убедиться - не сбежал ли?
Однажды, во время отражения атаки, он весьма неделикатно оттолкнул меня от замолчавшего вдруг в моих руках «Максима» - от волнения я не мог устранить какую-то неисправность. Выдохнув: «Смахни вот этих!» (нескольких солдат, ближе всех прорвавшихся к нашим траншеям), сунул мне свой автомат, чтобы через несколько мгновений застрекотал смолкнувший было пулемет, выкашивая ряды атакующих. Надо ли говорить, что эта пулеметная очередь в критический момент отражения вражеской атаки осталась навсегда в памяти, как самая потрясающая мелодия, сотканная из звуков войны, как не забылось и это житейски простое, обыденное, деловитое: «смахни вот этих», словно хлебные крошки со стола. «Смахни» - это и обыденность войны, и вера, что ты это сделаешь, и подбадривание: ведь это так просто, смахни и - вся недолга. Смахни. Все эти эпизоды разных дней обороны Мамаева кургана, сжимаясь во времени, сливаются воедино. И кажется, Виктор Некрасов все еще всматривается в подбитый им танк, гордясь сокрушением частицы зла, пришедшего на нашу землю.
Вместе- с Виктором Некрасовым мне предстояло пройти еще много дорог войны -тяжелые, изнурительные бои на Северном Донце, у знаменитой для всей 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова Голой Долины. Но все это меркнет перед жестокими, кровавыми схватками на Мамаевом кургане. Недаром в дарственной книге «В окопах Сталинграда», которую писатель прислал мне после войны, он написал: «Сталинградскому другу моему, Васе Черникову, на память о днях, проведенных вместе на Мамаевом кургане, и о друзьях, живых и мертвых, с которыми вместе воевали. В.Некрасов. 23.VII.47».

В окопах Сталинграда с Виктором Некрасовым: [Василий Черников] // Северный Казахстан. – 2010. – 25 января. – С.4-5