О САМОМ НАСУЩНОМ.

  ПРЕДСМЕРТНАЯ ТОСКА ПО ХЛЕБУ....Канафия с трудом открыл глаза. Почерневшее от грязи и пыли стеганое одеяло плохо грело его полуобнаженное тело, а оно, иссохшее, жаждало тепла...
   Сквозь небольшое, покрытое изморозью окно землянки тускло пробивался утренний свет. Начало зимы, конец глубокой осени. В избушке и за окном - звенящая тишина. А может быть, он ничего не слышит, потому что оглох от голода...
   Вот уже больше недели Канафия не встает, настолько ослабел. Последние крохи пищи, которые мать приберегала для него, растаяли, как снежинки на руке, а последние три дня, кроме воды, он ничего не видел. Вчера отец притащился откуда-то с молотком в руке, сел на пол и махнул рукой: "Хотел прибить соседскую собаку, не смог, убежала. Звал ее: Кутжол, Кутжол - не подходит. Справная. Наверное, трупы ест... А у меня не хватило прыти...", - еле ворочал языком отец. Вскоре затих. Раньше он пытался поймать приблудную кошку - тоже не поддалась. А сейчас лежит отец в углу комнаты на полу, свернулся калачиком, укрылся своим старым полушубком. Только ноги торчат, обутые в сапоги. Теплые сапоги - внутри войлок. В доме холодно, а ему, наверное, в них тепло. Голова отца прикрыта воротником, цвет которого сливается с его серебристыми волосами. Сейчас в полутьме не различишь, где воротник, а где голова, лица не видно.
   Мать Канафии вчера целый день добывала где-то топливо для печи. Собирала щепки, кусочки коры. Нашла где-то клок соломы. Дров возле дома нет, сожгла уже все, а лес не близко. Дойти до него, срубить дерево, притащить оттуда поленья ей уже не по силам.
Канаш (так зовет его мать) вспомнил, как в семье по весне зарезали последнего валуха. Соли не было, так мать вялила баранину, а потом варила в казане засохшее мясо. Сурпа и кусочки мяса еще поддерживали силы. В конце лета мясо это кончилось, а хлеба не было с конца прошлой зимы. Тогда отец раздобыл где-то маленькую торбу пшеницы. Половину зерна мать на ручной мельнице размолола, достала щепотку соли, а потом испекла в золе круглые лепешки.
   Если бы кто знал, что испытывал сейчас двенадцатилетний мальчик, вспоминая запах и вкус того хлеба! А выразить это словами он не смог бы. Даже взрослым, на склоне лет, он помнил об этом чувстве, об этой предсмертной тоске по кусочку хлеба...
- А где же мама? - прошептали его потрескавшиеся губы. - Где она?
Канаш снова впал в забытье... Пришел он в сознание, когда предзимнее солнце тускло, освещало избушку и в ней стало чуточку светлее. Отец все так же и в том же положении лежит в углу комнаты. И матери не видно. В избушке по-прежнему тихо...
-Аке, проснись, - позвал Канаш, но тот даже не шевельнулся. "Как долго и крепко спит", - подумал мальчик. И заскулил - на плач не хватило силы.
В последний раз плакал он навзрыд, когда у них со двора уводили жеребую кобылу со стригуном, корову с теленком. А овец - их было штук десять - вместе с ягнятами забрали раньше, оставили только того тощего валуха. Отца пригрозили сослать в края, где ездят на собаках, если не отдаст скот. А он оправдывался: "Я не отказываюсь вступать в колхоз. Но почему я должен лишаться последней своей скотины, ведь без нее мы совсем пропадем?". Тогда в доме вместе с детьми было семь человек. Бабушки, троих его братьев и сестер уже нет. Умерли с голоду...
От этих воспоминаний Канашу стало еще страшней: и оттого, что он умирает, и оттого, что так долго спит отец, а он не может его разбудить, и оттого, что не знает, где теперь его мать...
... Ему показалось, что с улицы послышались какие-то звуки. Нет, не почудилось ему. Вон уже чьи-то голоса; сначала у окна, затем в сенях - шаги людей. Со скрипом отворилась дверь.
- Здесь есть люди, - проговорил кто-то, - зайдем в избу.
- Что, тоже мертвецы? - спросил другой.
- Похоже, так, - ответил первый голос, - видишь, женщина лежит у печки, уже окоченела.
- А в этой комнате мужчина, а на топчане - мальчик. Посмотри, может, они еще живы.
- Нет, мужчина умер, а мальчик, как видно, еще дышит.
Молодой рослый казах подошел к Канашу. Взял его холодные руки в свои, пощупал для уверенности пульс. Мальчик открыл глаза.
Рядом стоящий русый человек на чистом казахском языке сказал:
-Давай заберем его с собой. Может, спасем, если успеем довезти до райцентра. Заворачивай его в полушубок. Да и одеяло прихвати с собой.
Мальчик хрипло заверещал, отмахиваясь слабыми ручонками.
- Глупыш, мы тебя спасти хотим, - а твои отец с матерью уже на том свете.
Когда Канаша выносили из избы, он заметил, что мать лежит у печи, подстелив под голову чапан. Рядом с нею вчерашняя кучка соломы, те же щепки, сучья, кусочки коры... Это последнее, что он увидел в доме, где родился...
Расстелив одеяло на тарантасе, пришельцы завернули в него Канаша вместе с полушубком. Выезжая из зимовки, русый сказал:
-Вымерло село...
И добавил с горьким чувством, уже по-русски:
-Геноцид, иначе не скажешь.
Шел тысяча девятьсот тридцать третий год... Голод, вызванный неурожаем, а также непонятными населению действиями местных властей, и, по существу, неразумными, унес в то время жизни многих и многих людей.ХЛЕБ БЕЗ ЦЕНЫ- Казах без мяса что хохол, без сала, - говаривал мой друг-однокурсник Толя Степаненко. - А сегодня я обойдусь и без того, и другого, пошли в столовую, перекусим.
Да, сегодня такую "роскошь", как посещение столовой, мы можем себе позволить: получили стипендию, по двадцать четыре рубля на каждого. И по тем временам негусто, конечно, но прожить можно, если экономить. Толя по этой части среди нас был дока. На стипендию он не только кормился, но и покупал себе кое-что из одежды, а недавно он, накопив, приобрел даже магнитофон.
Это было время, когда после очередного съезда КПСС Н. С. Хрущев объявил конкретные сроки строительства коммунизма. Первая его фаза, по его замыслу, завершалась к 1970 году, а вторая - к 1980-му. И в качестве первого шага к коммунистическому всеобщему счастью стало решение о том, что в предприятиях общественного питания хлеб будет посетителям выдаваться бесплатно. Правда, по моему наблюдению, в некоторых столовых повысили цены на другие блюда. Зато заходишь в любую столовую, а там, на столах в тарелках горы бесплатного хлеба.
Вот мы с Толей в диетической столовой: очередей больших здесь не бывает. Друг берет два стакана молока, по стакану киселя и чая. А я - котлету, что-то из салатов и пару стаканов чая. Скажу откровенно: для меня обед без мясного - это все равно, что не есть ничего. У кассы мой друг платит всего копеек пятнадцать, а я - почти в три раза больше.
Я из горки хлеба в тарелке перед нами съел всего два кусочка, а остальное умял Толя и запил четырьмя стаканами третьего.
- Теперь понял, как можно экономить? - хвалится Толя, выходя из столовой. - Учись, дорогой!
- Тебе хорошо, - говорю я, - а я без мяса не могу.
- А ты знаешь, - продолжает просвещать меня Толя, - многие сейчас хлебом откармливают свиней. В столовых берут бесплатно. Да и в магазине цена хлеба мизерная. Зато чушки растут на хлебе как на дрожжах, а сало - во! - Толя показывает большой палец.
После этого случая Толя заслужил прозвище "хлеборез". На что, правда, он не обижался.
   А эксперимент с бесплатным хлебом в предприятиях общественного питания с треском провалился. Через год его отменили, убедившись, что хлеб без цены - это бессмыслица при том уровне сознания, который мы имели.
В следующем, 1963 году, по непонятной причине в стране была уже острая нехватка хлеба. Люди старшего поколения до сих пор, наверное, помнят очереди в магазинах за хлебом. Богомольные старушки тогда говаривали: "Это все за грехи наши наказывает нас Бог, чтобы мы знали истинную цену хлебу насущному".
   И в чем-то, возможно, они были правы. Не зря говорят казахи: "Можешь наступить даже на священный Коран, чтобы хлеб поднять с земли", чем подчеркивается несоизмеримая высота цены хлеба.ПРАВДА О ХЛЕБЕПоезд "Петропавловск - Алматы" отправляется поздно вечером. Пока длится посадочная суматоха, люди рассаживаются по своим местам, незаметно проходит время, а там смотришь - уже и спать пора.
   Я зашел в свое купе, где уже сидел аксакал, листал газету-"толстушку".
- Здравствуйте, - отозвался он на мое приветствие. - Заходи, располагайся.
Заскрипели тормоза, поезд медленно пополз по рельсам. Огни фонарей, тени стоящих вагонов, здания депо, складов, жилые дома проплыли мимо окон. Мерно застучали колеса.
- Ну, сынок, рассказывай, далеко путь держишь? В Астану? Значит, нам с тобой по пути, вместе сойдем. Там у меня сын живет, преподает в институте. Еду в гости. С тех пор, как родился внук, не был там, надо проведать. А сам-то, по каким делам едешь? Тоже в гости к родственникам? Хорошо.
   Попутчику моему, по всему видать, лет под восемьдесят, говорит живо, внушительно. Голову его венчают совершенно белые волнистые волосы, карие глаза смотрят внимательно, оценивающе.
   - Я думал, что мне одному придется коротать время. Сейчас из-за дороговизны мало желающих ехать в купированном вагоне. А ведь когда-то все было наоборот: достать билеты в купированный вагон было проблемой. Но всему свое время. Я вот уже семнадцать лет на пенсий. Наступили времена перемен. Многое сейчас для меня непонятно. Изменились люди, их отношение друг к другу. Был один строй, теперь пришли к другому. Вон в газете пишут, что будут отмечать пятидесятилетие целины. Целина для вас, тех, кто помоложе, это просто слово. А для меня это вся моя жизнь. В двадцать шесть закончил институт, весной, в марте пятьдесят четвертого, меня назначили главным агрономом еще только организуемого совхоза, а через три года - директором этого же хозяйства, им проработал ровным счетом тридцать лет. Нет, мне не было скучно и никак не могло надоесть на одном месте. Представь себе: живешь, трудишься и видишь, как меняются вокруг тебя земля, люди и все, что тебя окружает. И главное - идет процесс созидания. Сейчас особенно остро понимаю, как важно это человеку осознавать.
Я до сих пор помню место, где мы забили первый колышек под палатку, в которой и жили, и она же была для всего палаточного городка конторой. И с чем может сравниться чувство удовлетворения, когда мечты стали осуществляться: нашими руками, нашей энергией, в конце концов, в степи был создан современный поселок с асфальтированными улицами, водопроводом, квартирами с центральным отоплением, Домом культуры, типовой средней школой. Со всем тем, что создает комфорт и обеспеченность быта, приближает к благам цивилизации.
Легко ли было все создавать? Трудно. Но до слез больно и обидно, когда все это было порушено. Исчезли и водопровод, и канализация, и центральное отопление. Торчат сейчас на улицах остовы домов культуры и клубов, комбинатов бытового обслуживания, больниц, других зданий. Таковы, видимо, особенности психологии наших народов: для того чтобы что-то строить, мы до основания рушим все, что было создано до этого...
- Ты спрашиваешь, каково же теперь значение целины?
Аксакал на мгновение призадумался.
- Понимаешь, я не понаслышке знаю голод тридцать третьего года, полуголодное существование людей во время войны и в послевоенные годы. Так вот, за все пятьдесят
лет, прошедших с начала подъема целинных и залежных земель, не было случая, кроме шестьдесят третьего года, когда бы население одной шестой части земли испытывало нехватку хлеба, а тем более люди умирали бы от голода. Только из-за этого стоило возрождать в степи поселки и на миллионах гектарах растить хлеб.
   Конечно, издержки были. Без них в любом деле не обойтись: лес рубят - щепки летят. Но иной раз бывает, что щепок-то больше, чем того же леса, срубленного для дела. Поэтому поговорка и в прямом смысле не оправдывает того, кто губил природу, и в переносном. Многое делалось не на пользу, а во вред по недомыслию, из-за слепого послушания. Я говорю об озерах, высохших по вине человека, о десятках тысяч гектаров распаханных солончаковых земель, на которых ничего не растет, кроме сорняка, о нарушенном природном балансе. Чиновничьим равнодушием, карьеризмом можно объяснить факты бездумной, хищнической эксплуатации земель.
На моей памяти из трех десятков лет более половины были благоприятными для земледелия целины. Только за 1976-80 годы Казахстан сдал государству четыре раза по миллиарду и более пудов зерна. А продавали его, как я понимаю, дешевле того, что он стоил. Правильно ли это? Проблем в экономике у нас было более чем достаточно.
   И, естественно, встает вопрос: возможно ли решение их в новых условиях сегодня? Я внимательно слежу за тем, что происходит на селе. Положение дел на сегодня лично у меня не вызывает никакого оптимизма. Мелкие, разрозненные хозяйства не только не могут их решить, а наоборот, катятся дальше в пропасть. Их усилий хватает лишь на сев, кое-какую обработку посевов, уборку урожая. Может ли после этого идти речь о культуре земледелия, о качестве зерна, о семеноводстве, о соблюдении научно обоснованных севооборотов, об эффективности производства?
Я недавно видел зерно, привезенное одним из крестьянских хозяйств. Больше половины урожая - овсюг, гречишник, семена других сорных растений. Все это лежит у фермера в складе. Отделить сорняк от зерна он не в состоянии: нет токового хозяйства. А такую пшеницу не только на помол или на продажу - даже на корм скоту не берут. Комментарии, как говорится, излишни.
Скоро будет два десятка лет, как я не у дел, а все не могу оторваться от земли, от ее проблем. И предстоящий юбилей целины, я считаю, надо использовать как повод для скрупулезного анализа пройденного пути, дать оценку имеющимся недостаткам. Опыт подъема и освоения целинных земель - наглядный пример творческих и созидательных возможностей человека. Мне посчастливилось быть в гуще событий тех лет.
Я не стал расспрашивать у Галеке (моего собеседника звали Галым) о его заслугах и знаках отличия. Два ряда орденских планок говорили сами за себя. Укладываясь спать, я пожелал ветерану целины хорошего здоровья и доброй ночи.
   ...Засыпал под дробный стук вагонных колес. Третий час ночи. Впереди сверкающая столица страны, жемчужина степи - Астана, когда-то носившая название Целиноград. Своим примером обустройства зовет она всех нас к новой жизни, достойной человека. А основа ее была заложена освоением целины.

Женис ЖАКИН,
Жамбылский р-н.