Золотые зёрна поэтического колоса

   Целина вошла в мое сердце исподволь, когда я был ещё мальчишкой и жил в затерянной среди лесов, озер и болот родной сибирской деревеньке. Со второй половины пятидесятых годов (теперь уже прошлого века) по радио часто звучала песня "Едут новоселы по земле целинной...", мгновенно ставшая чрезвычайно популярной в народе. Ее простые и искренние слова "Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная, здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою..." с тех пор запали мне в душу и навсегда врезались в память. Я тогда и представить себе не мог, что через какое-то время судьба приведет меня на целину, в самую гущу грандиозных событий, и на всю жизнь прочно соединит меня с Казахстаном, с землей целинного подвига. Родыгинская песня "Едут новоселы" обрела широкие крылья и стала своеобразным музыкальным символом освоения и преображения степных просторов. Чуть позднее, в начале шестидесятых, появилась еще одна замечательная жизнерадостная песня "Едем мы, друзья" (написанная композитором Вано Мурадели на стихи поэта Эгмунда Иодковского). Строки из этой песни "Мы пришли чуть свет друг за другом вслед - нам вручил путевки комсомольский комитет. Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я" мне помнятся и сейчас, спустя четыре десятилетия.
   Приехал я в тогдашний Целиноград, как говорится, по зову сердца, в конце мая 1961 года - тогда мне не было еще и семнадцати. Начинающий журналист, лишь семь месяцев до этого проработавший на Кемеровской студии телевидения, в поисках своего места под солнцем я сначала внештатно сотрудничал с Целинным краевым радио и лишь первого сентября того же года был принят туда в штат корреспондентом в редакцию вещания на Целиноградскую область. Меня тогда приметил возглавивший данную редакцию опытный журналист Моисей Михайлович Гольдберг, сыгравший большую роль в моем творческом становлении, за что я ему глубоко признателен и считаю его своим главным учителем в журналистике.
Целиноград в тот период представлял собой гигантскую строительную площадку. Бульдозеры подчистую сносили неказистые глинобитные мазанки и узкие кривые улочки захолустного Акмолинска, и сквозь белесоватую пыль вокруг просматривались контуры новых многоэтажных зданий и жилых домов, окруженных строительными лесами. Яркой приметой панорамы города на Ишиме были сотни башенных кранов, напоминавших фантастическое становище огромных доисторических птиц и животных с вытянутыми ажурными шеями.
Да, интересное и незабываемое зрелище являла тогда юная столица Целинного края (и кто в ту пору мог предполагать, что через несколько десятков лет новый строительный бум, но уже более масштабный и впечатляющий, разразится в самом городе и его окрестностях в связи с переносом сюда столицы независимого Казахстана).
   Впрочем, вернемся к истокам. Не погрешу против истины, если скажу, что для того времени были характерны искренний романтический подъем, эмоциональная приподнятость, подлинный энтузиазм, окрыленность духа, добрый азарт и душевное тепло. Такой была атмосфера, в которой проходила моя юность. Я видел это и ощущал в многочисленных командировках по районам целинного Приишимья, постигая бурление жизни и в старых земледельческих сёлах, и в казахских аулах, и в новых совхозных посёлках, строящихся на месте уходящих в прошлое палаточных городков и вагончиков.
  И, конечно, юный Целиноград был средоточием невиданных ранее перемен, созидательных ритмов, исполинским котлом, в котором кипела высокими страстями и порывами молодость - боевая, энергичная, задорная и неунывающая.
Кстати, колоритные штрихи нового в городе на Ишиме тонко подметил знаменитый поэт Ярослав Смеляков, побывавший в Целинограде по приглашению редакции газеты "Молодой целинник" летом 1961 года и написавший стихи, опубликованные 12 декабря того же года газетой "Известия". В этом стихотворении есть такие строки:

Мне с неподдельным увлеченьем
пришлось недавно наблюдать,
как город малого значенья
спешит столицей края стать
Ведь государственная милость
по воле съезда самого
совсем негаданно свалилась
на жизнь заштатную его.

   Мне, к сожалению, не довелось видеть Ярослава Смелякова, быть на встречах с ним. Но о его пребывании на целине я узнал из воспоминаний первого редактора газеты "Молодой целинник" Валентина Осипова, напечатанных в 1991 году в журнале "Нива". Оттуда я и взял эти поэтические строчки. Приведу один примечательный абзац из воспоминаний В. Осипова:
   "Этими строфами Смеляков нашел своей картине, как говорят художники, зрительный центр, ту точку отсчета, от которой затем шел взгляд по всему полотну. А уж потом пошел набивать размашистой кистью густые, сочные, рельефные мазки. И то, как Целиноград, "желая новым быть, пока еще никак не может всё это новое вместить". И как был город переполнен хлынувшим "всяческим" народом. И как "на смех и шутки не скупа, держась привычно, словно дома, весь день курсирует толпа". И то, что "над нею лозунги трепещут". Даже это заприметилосъ ему, что "ночью, постелившись жестко, спит неспокойно, второпях в Дворце культуры на подмостках и в техникумах на столах".
   Безусловно, в тот весёлый и шумный людской водоворот был затянут и я. Мне повезло, что я вращался в кругу пишущей братии, среди молодых и талантливых журналистов, многие из которых писали стихи. Поскольку я сам имел неодолимую тягу к поэзии, робко пробовал свои силы в литературном творчестве, то старался познакомиться и с яркими, уже известными, личностями, и с такими же начинающими стихотворцами, как сам. Первыми настоящими писателями, с которыми меня свела судьба в Целинограде знойным летом 1961 года, были здешний казахский поэт Кабыкен Мукушев и приезжавший по творческим делам из Караганды Михаил Балыкин.
   Целина в тот период была могучим полем притяжения для многих знаменитостей из сферы литературы и искусства. Популярные певцы, композиторы, музыканты, актёры, киноартисты, поэты и прозаики охотно приезжали в Целиноград, и я всегда стремился попасть на эти творческие встречи. Об этом чуть ниже. А пока небольшое отступление.
   В моей домашней библиотеке есть шеститомное собрание сочинений крупнейшего поэта советской эпохи Ильи Сельвинского. И вот в первом томе, увидевшем свет в 1971 году, я неожиданно для себя узнал, что непоседливый по натуре поэт ещё в 1954 году побывал на целине, в нескольких районах Кокчетавской области, о чем свидетельствуют пять стихотворений, вошедших в этот том: "Из дневника", "Целинники", "Трактор С-80", "Шумы", "Ночная пахота". В них зоркий взгляд поэта запечатлел черты происходящих в ковыльных степях Казахстана положительных перемен:

Буря мглою небо кроет.
Но, плечисты и остры,
По столичному покрою
Размещаются шатры.
Эй, аул! На землях отчих
Новым племенем гордись:
Зоотехник и учетчик,
Да прицепщик, да радист,
Повелитель кооплавок
(Воздыхания предмет!),
Плюс директор и вдобавок
Ко всему еще поэт.
И взирают гуртоправы
И друг дружке гуторят,
Как пришел из Кокчетава
Пятитонками отряд,
Как над ним стреляли флаги,
Как на первых на порах
Не простой - оседлый лагерь
Вздулся в белых парусах.
На глубинах Казахстана
Льются песни, что ключи.
Не узнаешь нынче стана:
Горцы, двинцы, москвичи,
Веломоры, ливадийцы,
Запорожье, Кострома -
Все разумные девицы
И мальчишки без ума!
(Из стихотворения "Целинники").

   Думается, то, что Илья Сельвинский, бывший тогда в зените своей славы, одним из первых среди собратьев по творчеству помчался по горячим следам событий в далекие степи Северного Казахстана, чтобы своими глазами увидеть начало начал освоения целины, делает ему честь.
А из молодых писателей первым проторил тропу в Акмолинск поэт и прозаик, только обретавший известность, Владимир Солоухин. Он основательно знакомился с трудом и бытом целинных новоселов, встречался со старожилами здешних мест, наблюдал, как пустовавшие степные дали становятся неоглядным хлебным полем. Правда, о целинных буднях он рассказал впоследствии читателям не в стихах, а в добротной публицистике "Рождение зернограда".
   С созданием на территории Северного Казахстана Целинного края начался новый этап в освоении миллионов гектаров земли, превращении ковыльных степей в крупнейшую житницу Советского Союза. И Целиноград в начале шестидесятых стал местом своеобразного паломничества деятелей литературы и искусства страны, взявших культурное шефство над целиной. Помню, как здесь "высадился" большой "поэтический десант" из Москвы, в его составе были такие признанные мэтры отечественной словесности, как вальяжный и импозантный Евгений Долматовский, бесхитростный и простоватый Виктор Боков - с неизменной балалайкой в руках (выходя на сцену, он под ее аккомпанемент сначала пел залихватские частушки собственного сочинения, а уж потом читал серьёзные и задушевные стихи), суховатый, небольшого росточка, Сергей Васильевич Смирнов (его однофамилец Сергей Сергеевич - известный писатель-документалист, писавший книги о героях Брестской крепости) - лирик и сатирик, автор едких эпиграмм и пародий на собратьев по литературе, сдержанный, с перебитой ногой, тяжело опиравшийся на трость, бывший "враг народа" Борис ручьев из Челябинска - искалеченный в сталинских лагерях, освобожденный и реабилитированный в период "хрущевской оттепели"...
   Творческая встреча с ними проходила во Дворце культуры железнодорожников - здесь был единственный в городе вместительный и приличный зал, который, однако, не мог вместить всех желающих послушать стихи столичных поэтов и посмотреть на именитых гостей.
   Отзывчивая и доброжелательная молодая публика награждала выступления поэтов восторженными аплодисментами. В заключение ведущий предоставил слово местному поэту Кабыкену Мукушеву. И вот на ярко освещенную сцену поднялся маленький, тщедушный и невзрачный по фигуре, в стареньком помятом костюмишке, с темным, чуть ли не черным, неказистым лицом наш старший приятель Кабыкен, с которым мой товарищ Ринат Гайнутдинов и я, приобщаясь к "высокой поэзии", частенько распивали самые дешевые вина (увы, прекрасный лирик и настоящий поэт Мукушев был шибко пристрастен к спиртному). Да, сравнение с московскими гостями было не в его пользу, производил он не самое отрадное впечатление. Нам с         Ринатом было даже неловко за нашего друга и обидно.
   Но вот Кабыкен Мукушев заговорил. Сначала голос его звучал негромко, но постепенно нарастал, обретая яростную мощь и поразительную силу, завораживая сидящих в зале густым и сочным тембром.
   "Я пишу стихи на родном казахском языке, - застенчиво начал Кабыкен, - и сейчас я вам прочитаю свое новое стихотворение "Жер" - "Земля". А чтобы вы поняли, о чем идет речь, в двух словах переведу его смысл: "Я люблю тебя, родная земля, ведь ты такая же черная, как и я".
Когда зазвучали первые ритмичные строки стихов, поэт преобразился, стал в своем вдохновении неотразимо красивым. Как он читал! С такой экспрессией, с таким энергичным напором и одухотворением, что зал замер от изумления, а потом разразился такой благодарной овацией, что эхо этих рукоплесканий мне слышится и сейчас.
  Мой коллега, превосходный казахский поэт и прозаик Нургожа Уразов (ныне он Ораз), с которым мы проработали вместе рука об руку в Целиноградском межобластном отделении Союза писателей республики двадцать лет, рассказывал мне однажды, что замечательный национальный поэт Таир Жароков, в молодые годы слышавший, как читал стихи Владимир Маяковский, дал ему такую меткую характеристику: "У него был голос рыдающего льва". Пожалуй, это высказывание вполне можно отнести и к Кабыкену Мукушеву. (Впоследствии он перебрался на местожительство под Алма-Ату, выпустил несколько книг, пару раз мы встречались с ним в Союзе писателей Казахстана, вспоминали минувшее. К сожалению, судьба его не задалась, и он давно ушел из жизни, не сумев полностью реализовать свой поэтический талант).
   На той памятной творческой встрече во Дворце культуры железнодорожников на нас с Ринатом Гайнутдиновым огромное впечатление произвели стихи Бориса Ручьева, в частности, его пронзительное стихотворение об осине, к которой у людей - в отличие от березы - отношение пренебрежительное, однако, по мнению автора, это дерево заслуживает доброй участи и что осину пора реабилитировать. Подтекст этих великолепных стихов каждому был понятен.
   После встречи Ринат Гайнутдинов настоял на том, чтобы подойти к Борису Александровичу (нам он показался простым и доступным), познакомиться и попросить разрешения прийти к нему в гостиничный номер, чтобы показать свои стихи и поговорить. Ручьев отнесся к нашей просьбе благосклонно, и на следующий день в назначенное время с волнением и трепетом, преодолевая робость (этим комплексом больше страдал я, нежели легко заводивший знакомства Ринат), мы вошли в простенький номерок гостиницы "Ишим". Беседовали мы часа полтора. Вернее, в основном слушали Бориса Александровича. По сути, это были размышления вслух о поэзии, о жизни и превратностях судьбы. Посмотрев наши стихи (теперь-то я понимаю, какое это было убожество, и как хорошо, что примитивные, ученические "творения" тех лет у меня не сохранились), маститый поэт, видимо, щадя наше авторское самолюбие, не стал разбивать в пух и прах, хотя вирши этого заслуживали, а мягко и деликатно указал на погрешности, дал практические советы, поделился секретами поэтической "кухни". В общении с Борисом Ручьевым подкупало то, что с нами, начинающими стихотворцами, он разговаривал на равных, уважительно и сердечно.
Так получилось, что Ринат Гайнутдинов не стал поэтом. Но он оказал на меня хорошее влияние, буквально нянчился со мной, водил по редакциям, на различные творческие встречи, знакомил с интересными людьми. Был он старше меня лет на десять и относился ко мне как старший, умудренный жизнью брат к младшему брату-несмышленышу. Позже, когда меня призвали на службу в армию, Ринат Гайнутдинов переехал в Ташкент, и мы потеряли друг друга.
   А лет семь назад в редакции журнала "Нива" неожиданно появился необычный посетитель - пожилой мужчина, в обличье которого я сразу же узнал Рината Гайнутдинова, чему чрезвычайно обрадовался. Он заметно постарел, уже давно находился на пенсии, да ведь и я далеко не юноша, каким был когда-то. Ринат объяснил, что на старости, перед смертью, его неудержимо повлекло в Целиноград, с которым в жизни связано столько доброго, в город молодости и дружбы. Встретился с давними знакомыми, вот и меня разыскал...
Да, нам было что вспомнить, о чем покалякать. Мы встречались еще несколько раз, а потом Ринат Гайнутдинов - товарищ моей целинной юности - уехал. Теперь уже навсегда.
Но вернемся в шестидесятые. В Целиноград того периода приезжали входивший в моду бард Юрий Визбор - его песни были записаны на магнитофоны Целинного радио, молодой, но уже обретавший известность поэт Станислав Куняев. В одном из журналов была опубликована подборка его целинных стихов. В них с тех пор мне запомнилась строчка о верблюде, который шел, "ковыляя по ковылю". Не будем говорить о том, что верблюды в североказахстанских степях большая редкость, я, к примеру, в шестьдесят первом видел только одного, но аллитерация оригинальная, очень выразительная.
   Вадим Семернин (приезжавший на целину неоднократно), в содружестве с композитором Николаем Кутузовым создал песню "Звенит Целиноград" ("И песнями задорными, и песнями веселыми звенит Целиноград"), которая часто звучала по радио и была довольно популярной.
Не однажды наведывалась в город на Ишиме и известная поэтесса Ирина Волобуева.
Значительно позже, уже в семидесятые-восьмидесятые, здесь побывали состарившийся, но энергичный и жизнелюбивый лев - Лев Ошанин, Людмила Щипахина, Гарольд Регистан, Владимир Фирсов.
Последний из них входил в состав писательской бригады, которую возглавлял романист Анатолий Иванов ("Тени исчезают в полдень" и другие замечательные произведения).
   После большого литературного вечера, проходившего во Дворце целинников, первый секретарь обкома партии Николай Ефимович Кручина устроил для московских гостей дружеский прием, были приглашены на этот банкет и мы с Нургожой Уразовым. В непринужденной обстановке застолья Владимир Фирсов по просьбе Николая Ефимовича распевно-задумчиво читал свои лирико-философские, родниковой чистоты стихи о земле, природе, родной стороне и, конечно, о любви. Все были зачарованы магией волшебного слова, так что этот прием, ставший продолжением литературного вечера, прошел под знаком высокой поэзии и помнится мне и ныне.
Не могу не назвать и московского поэта Владимира Гордиенко. Впрочем, его можно считать и казахстанским. Он окончил КазГУ, жил и работал в Алма-Ате, бывал на целине и в первые годы ее освоения, навещал своих целиноградских друзей и в более поздний период. В один из таких приездов в февральские бураны и морозы Владимир Гордиенко, Нургожа Уразов и я объехали все хозяйства Кургальджинского района, проводя поэтические вечера с тружениками села. Добродушный и сердечный, Владимир Гордиенко писал крепкие, мастерски сработанные стихи. И многие из них были посвящены казахстанской земле, хлебной степи, людям крестьянского труда. Его творческое наследие относительно невелико, всего пять-шесть книг, но каждая из них весома, значима, как говорится, "томов премногих тяжелей".
   Чаще всего из писательской братии приезжали для творческих встреч с целинниками, конечно, москвичи. Но наведывались в Целиноград коллеги и из других городов. В частности, из Ленинграда был скромный по натуре и толковый поэт Виктор Максимов. Кстати, он перевел на русский язык подборку стихов Нургожи Уразова.
   Справедливости ради следует отметить, что самыми частыми и постоянными гостями на целине были литераторы из Алма-Аты. Именно они наиболее полно отразили в своих романах и повестях, стихах и поэмах сложные, порой противоречивые, но в целом созидательные и позитивные процессы освоения целинных и залежных земель, самоотверженность и трудовой героизм работников сельского хозяйства, атмосферу сплоченности и единства, братства и дружбы народов на казахстанских просторах.
Перед взором памяти мне и сейчас, спустя четыре десятилетия, видится на площади перед Дворцом культуры железнодорожников Олжас Сулейменов - молодой, только расправлявший орлиные крылья, красивый, статный, в модной красной рубашке...
В Целиноград и районы степного Приишимья для творческих встреч с читателями приезжали видные казахские поэты Джубан Мулдагалиев, Абдильда Тажибаев, Сагингали Сеитов, Касым Тогузаков и другие, уйгурский поэт и прозаик Масимжан Зульфукаров. А уроженцы тургайской степи замечательные поэты Сырбай Мауленов, Гафу Каирбеков, павлодарского Прииртышья - Халижан Бекхожин были на целине своими людьми, особо почитаемыми и любимыми. Я был свидетелем, с какой теплотой и сердечностью принимали С. Мауленова и Г. Каирбекова их земляки-тургайцы.
Немало поездок по целинным городам и весям совершили русские поэты из Алма-Аты Леонид Кривощеков, Геннадий Кругляков, Валентин Смирнов, Леонид Скалковский, Сергей Киселев, Лев Щеглов, Руфь Тамарина, Татьяна Фроловская, Инна Потахина и другие.
   В 1979 году к 25-летию целинной эпопеи издательство "Жазушы" выпустило великолепно с полиграфической точки зрения оформленный коллективный сборник поэзии "Целинная нива", составителями которого были мы с Кайратом Бакбергеновым. В эту книжку вошли стихи 34 авторов. Кроме тех, кого я назвал выше, в сборнике значатся известные имена Ивана Шухова, Есета Ауке-баева, Семена Анисимова, Василия Вернадского, Алексея Брагина, Александра Елкова, Николая Кузнецова, Александра Лемберга, Туманбая Молдагалиева, Жаппара Омирбекова, Дмитрия Рябухи, Надежды Черновой, Михаила Чистякова, отдавших дань целинной тематике, а также молодых поэтов из северных областей республики Михаила Баданова, Валерия Прокурова, Виктора Корыт-ного, Владимира Шестерикова, Альфреда Пряникова, Юрия Полякова.
После выхода в свет этой небольшой по формату и объему, но емкой по содержанию книжки минуло четверть века. И сегодня, как мне кажется, можно утверждать, что данный сборник является своеобразной антологией целинной поэзии, в него вошли лучшие стихи о земле и хлебе, отборные золотые зёрна поэтического колоса.
   Позволю себе привести некоторые строки и строфы из стихов как маститых поэтов, так и молодых одаренных авторов, представших со страниц "Целинной нивы":
Ах, поле хлебное,
степное!
Не обогнуть, не обойти -
бушует золото густое,
качая землю под собою
по обе стороны пути.
(Есет Аукебаев. "Хлебное поле" в переводе Валерия Антонова).
   Сильней метите, снежные бураны! Бей, буря, в ледяные барабаны, укройся, степь, серебряной накидкой, копною набросайте иней сыпкий. Взамен насыплем осенью мы снова холмы зерна литого, золотого!
(Халижан Бекхожин. "Урожайные снега" в переводе Владимира Цыбина).
Об иной не мечтаю я доле, думу думаю лишь об одном: мне бы вызреть, как колос в поле, и осыпаться в землю зерном.
(Гафу Каирбеков. "Горсть зерна" в переводе Олега Шестинского).
Ты породнила нас с собою, доверив страдное житье, для многих становясь судьбою или частицею ее.
(Александр Лемберг. "Степь целинная").
Всюду солнце горит, искрится по степной моей стороне - на тяжелых зёрнах пшеницы, на колючей ее стерне.
(Сырбай Мауленов. "Солнечные лучи" в переводе Олега Дмитриева).
Солнце, птицы и песни
с высот небосвода
озирают бескрайние наши поля,
где не просто народам, а дружбе народов
покорилась богатая наша земля.
(Туманбай Молдагалиев. "Хлебный Казахстан"
в переводе Владимира Савельева).
Когда ты слышишь слово "целина", то видишь степь. Хлебов стоит стена, идет комбайн... Но разве только эта сегодня целина покорена?
(Джубан Мулдагалиев. "Песнь о целине"
в переводе Константина Ваншенкина).
Ты велика, Республика моя!
Ты сил полна, Республика моя!
И мы, тебя любя, в краях пустынных
взрастили миллиард пудов зерна,
и горячо приветствует страна
нас, победителей земель целинных.
(Жаппар Омирбеков. "Награды" в переводе Николая Титова).
Для иных - это песни, газеты,
веселые фильмы, солнце всходит, заходит за желтые горы зерна, край бездонного неба и сказочного изобилъя, для меня этот край - просто поднятая целина.
(Олжас Сулейменов. "Хлебная ночь").

Потому
родство нам в дар положено,
что не жили
истинами ложными,
и у нас в почете навсегда
эта нива -
жесткая, суровая,
эта степь,
что жизнью очарована,
теплый хлеб
таланта и труда.
(Инна Потахина. "Встреча").

Впрочем, цитировать можно бесконечно, чтобы хотя бы одной строфой представить каждого автора сборника "Целинная нива", ибо они этого заслуживают. И эти стихи о целинном раздолье, урожайных пшеничных полях, славных людях сельского труда создавались по велению души, а не "по указке партии", как пытаются представить в черном цвете наше прошлое некоторые ретивые злопыхатели. Партия, конечно, приветствовала появление произведений, положительно отражающих действительность, воспевающих трудовой героизм и самоотверженность советских людей, безусловно, это касалось и такой грандиозной акции, как освоение целины, партия призывала к этому деятелей литературы и искусства. Однако никого не заставляла писать, к примеру, романы или поэмы о трудовых свершениях на целинной земле и битвах за миллиард пудов казахстанского хлеба. (Между прочим, и нынешняя власть порой обращается к писателям с призывами создавать произведения, показывающие достижения современного Казахстана, - и в этом нет ничего предосудительного).
А вот кто действительно давил на поэтов и писателей, принуждая их откликаться на те или иные события, "глубже вторгаться в действительность" и подвергая разносу за "отрыв" от этой действительности, за "мелкотемье" и "уход в собственный внутренний узкий мирок", так это тихие редакторы издательств и шумные критики (как ни странно, преимущественно беспартийные, но стремившиеся быть "святее папы Римского"). Помнится, когда я в семидесятые годы сдавал в издательство "Жазушы" рукописи поэтических сборников, то редакторы и рецензенты упрекали: "Ты ведь живешь на целине, а у тебя в основном лирические стихи о любви, природе, женщине и совсем мало о целине и хлебе. Надо добавить, усилить тему гражданственности, а то книжка выйдет - и попадет под массированный обстрел критиков. Зачем тебе это надо?". И приходилось "добавлять, усиливать"... Но - удивительное дело! - в процессе работы увлекался, появлялось вдохновение, рождались не вымученные строки, а вполне приличные стихи:

В полях растоплен желтый воск...
А может, это снится?
Я поднимаюсь в полный рост -
У самых глаз пшеница.
В колосьях - зернышко к зерну -
Все воедино слиты.
Они теперь войдут в казну,
Как золотые слитки.
Ложатся с хрустом на стерню
Тугие эти стебли.
Ну как словами объясню
Я эту связь со степью?
Скользят комбайны по жнивью, -
По спеющим разливам.
Я здесь не просто так живу, -
Живу,
чтоб быть счастливым. Я, словно колос, здесь окреп, Земля со мною крепла. ... Как сладко проседает степь, Тяжелая от хлеба!
В общем, что называется, нет худа без добра.
Казахстанская степь оказалась благодатной не только для высоких урожаев поистине золотой пшеницы, но и той плодородной почвой, на которой поднимались в солнечную небесную синеву ростки собственных поэтических талантов. И нравственно-психологическая, романтическая атмосфера, определившая духовный климат на целине, способствовала проявлению творческих дарований. Например, в газете "Целинный край" работали выпускники Литературного института Дмитрий Ушаков и Григорий Фрумкин, чьи стихи обрели широкое звучание именно в период шестидесятых годов. С Ушаковым и Фрумкинымя крепко сдружился. Первый из них состоялся как интересный и самобытный поэт. Впоследствии он уехал на свою родину - в Архангельск, возглавлял там областную писательскую организацию, потом жил и работал в Москве - в редакции журнала "Наш современник", в издательстве "Современник", выпустил немало добротных поэтических книг, затем Дмитрий Алексеевич снова перебрался в отчие края. Кажется, в позапрошлом году он уже отметил свое 70-летие. Что касается Григория Фрумкина, то он дальнейшую судьбу связал с тележурналистикой, работал в Москве на Центральном телевидении, готовил материалы для популярной программы "Сельский час", регулярно приезжал в Казахстан, в Целиноград, создал много интересных фильмов и очерков о житье-бытье казахстанских целинников, с которыми подружился на всю жизнь. От поэзии он отошел, однако лет 5-6 назад все-таки издал сборник стихов, в котором немало строк о целинном хлебе, о людях степного края.
В газете "Молодой целинник" работал Адольф Дихтярь, тоже начинавший литературный путь как поэт. Впоследствии он перешел на документальную прозу.
Из Ростова-на-Дону приехал в Целиноград Валерий Прокуров. И остался здесь навсегда. В этой земле покоится его прах.
Прокуров легко вошел в здешнюю творческую среду, быстро приобрел известность своими яркими, экспрессивными поэтическими произведениями. А самое главное - легендарный в ту пору гитарист Виктор Мильто (в Целиноград он приехал из Москвы, работал на стройках прорабом, а всё свободное время проводил с неизменной подругой-гитарой, был тогда - без преувеличения - кумиром целиноградской молодежи) написал на стихи Валерия Прокурова немало замечательных песен, которые, в авторском исполнении, часто звучали по радио, на вечерах в клубах и общежитиях и просто на дружеских посиделках.
Так что в памяти моего поколения Целиноград тех лет ассоциируется с неповторимым голосом Виктора Мильто и стихами Валерия Прокурова. Эти песни, записанные на магнитофонную ленту, бережно хранились в золотом фонде Целиноградского областного радио. А вот уцелели ли эти звуковые реликвии ныне, сказать не могу.
К сожалению, поэтическая судьба у Валерия Прокурова не сложилась. До конца шестидесятых годов в Алма-Ате вышли его книжки "Новые стихи" и "Речитатив". И всё. Больше ни одной книги при жизни. Несколько раз мне удавалось включать стихи Прокурова в коллективные сборники (в частности, в "Целинную ниву" и "Целинный меридиан"). И только после того, как поэта не стало, его дочь Лада сумела выпустить в Барнауле книгу стихов отца под названием "Любить". Жаль, конечно, что так сложилось. А ведь без стихов Валерия Прокурова невозможно представить целинную поэзию. О его творческой манере, о своеобразии прокуровской музы можно судить по следующим строфам:
Начинается поэма - в грудь упругий ветер бьет. Ты не ищешь этой темы, но она тебя найдет. Начинается поэма с паровозного гудка. Разрешаются дилеммы - полным весом рюкзака. И уходишь на вокзалы, на зареванный перрон... Нас с тобою призывал он, самый первый эшелон.
(Из стихотворения "Первый эшелон на целину").
Ты поклонись земле своих отцов. Ее красе такой неприхотливой, безлюдью и бестравью солонцов, над речками заснувшим сладко ивам, ее полям, проселкам и лесам, ее закатам
долгим и багряным... Ты поклонись,
и предков голоса вдруг зазвучат светло и первозданно.
(Из стихотворения "Любить").
Или же взять такие сокровенные строки из лирических стихов "Август сентябрю махнул осинкой", в которых выражено неподдельное чувство:
И в душе моей такая ясность и такая светлая печаль, что ее и выдохнуть опасно, что ее и выдохнуть-то жаль.
Можно сказать, что увлечение поэзией в ту пору было повальным. Стихи писали хлеборобы и строители, учителя и врачи, не говоря уже о журналистах. Краевой и областные Дома народного творчества регулярно издавали коллективные сборники стихов так называемых "самодеятельных" поэтов. Даже первый секретарь Целинного крайкома комсомола Геннадий Год, как выяснилось впоследствии, находил время для стихов. И добился на этом поприще немалого. Его произведения (многие стихи посвящены целине) печатались в журналах "Молодая гвардия", "Простор", "Октябрь", "Новый мир", в альманахе "День поэзии", в коллективных сборниках, вошли в вышедшие в последние годы поэтические книги "С холмов Крылатского", "Озера памяти", "Дар судьбы". С Геннадием Гоцем мы поддерживаем тесные отношения (ныне он директор московского издательства "Дружба народов"), его стихи регулярно появляются в журнале "Нива".
Механизатором в одном из совхозов Шортандинского района работал Евгений Константинов. Тоже писал стихи. И довольно удачные, крепкие. Его заметили, стали публиковать газеты и журналы. Потом он уехал в Подмосковье, а где-то в семидесятые годы в книжном магазине мне попался сборник стихов Евгения Константинова (кажется, "Преодоление"), вышедший в издательстве "Советский писатель". Разумеется, я приобрел эту книжку.
Тогда же в поэтической рубрике стало появляться имя Леонида Калашникова, работавшего сначала в газете "Целинный край", а потом в "Целиноградской правде" (позже он по семейным обстоятельствам был вынужден переехать в Киргизию). Мы с ним дружили, вместе выступали на молодежных поэтических вечерах. И хотя журналистика все же взяла верх в его творческой судьбе, тем не менее Леонид Калашников продолжал урывками писать стихи - и вполне приличные, в чем я убедился, встречаясь с ним, когда он дважды приезжал в Астану (работает Л. Калашников в аппарате президента Киргизии Аскара Акаева).
Несколько позже, в конце шестидесятых, начиналось творческое становление Михаила Баданова и Геннадия Ударцева, тоже работавших в "Целиноградской правде". Вернее, Уцарцев полнее реализовал свой поэтический потенциал лишь в последнее десятилетие, выпустив 5-6 сборников стихов на достойном поэтическом уровне. А мой незабвенный друг Михаил Баданов (к прискорбию, рано ушедший из жизни уже свыше 20 лет назад) буквально жил поэзией, работал над каждой строчкой упорно, кропотливо, добиваясь наибольшей выразительности. Ему посчастливилось увидеть изданными в Алма-Ате две книжки стихов "Корни" и "Цвет осени". Его поэтический голос был мягок, негромок и застенчив, а лирика наполнена чистым светом любви к природе, земле, людям.
Позволю себе привести отдельные строки Михаила Баданова, чтобы читатели получили некоторое представление о его поэтическом даровании, творческих пристрастиях и чаяниях.
Из стихотворения "К Родине":
Земля,
Тебя стократ превознесу.
Ты - долг мой.
Ты - моя дорога.
Я сердцем понимаю
Жизнь твою.
И радость понимаю,
И тревогу.
А вот стихи, в которых всего две строфы, но картина, нарисованная пером поэта, запечатлевается в дуйте ярко и зримо:
Нетороплив был полдень белый, томились в небе облака. Дыханьем зреющего хлеба повеяло издалека. На все лады гудел проселок, звенел, сигналил мне вослед... И лился мягкий и веселый колосьев наклоненный свет.
А разве не защемит сердце от таких пронзительных строк? - Спасибо прощальной тропинке, Которой теперь уже нет. Спасибо той тихой осинке, Спасибо на тысячу лет. Спасибо тебе за спасенье От прошлых и будущих бед. Спасибо тебе за горенъе - Далекий и ясный мой свет. Спасибо той осени верной За горькие гроздья рябин. Спасибо любви моей первой... Спасибо последней любви!
Именно в Целинограде с шестидесятых годов формировался, развивался и креп поэтический талант ныне признанного мастера казахской литературы Нургожи Уразова, автора многих книг стихов и прозы, уже перешагнувшего порог 70-летия. О степной хлебной земле, о творцах высоких урожаев он написал множество стихов, отдельными книгами выпустил поэмы "Парень с целины" - о Герое Социалистического Труда знаменитом механизаторе Леониде Картаузове и "Орлиное гнездо" - о Герое Социалистического Труда прославленном бригадире Нургабуле Малгаждарове.
Золотые зерна поэтического колоса созревали и в других областях Северного Казахстана, вспоенные живительными соками щедрой целинной земли. К примеру, кокчетавская степь взрастила таких известных поэтов, пишущих на русском языке, как Бахытжан Канапьянов, Орынбай Жанайдаров, Амантай Ахетов. Свое весомое слово в литературе сказали казахские поэты Еркеш Ибрагим, Тулеген Кажибаев и Нурмияш Кубенов (кстати, долгие годы работавший агрономом в Щучинском районе).
Агрономом начинал свой трудовой путь и поэт Виктор Корытный из Кустаная, впоследствии окончивший Литературный институт в Москве. Больших успехов в литературе добился казахский поэт-кустанаец Акылбек Шаяхметов. Плодотворно работал и Евгений Букин.
В Павлодаре обрел крепкий поэтический голос выпускник Литературного института Виктор Семерьянов - автор многих интересных сборников стихов.
В Северо-Казахстанской области проявили себя на поэтической ниве Альфред Пряников, Юрий Поляков, Владимир Щукин, казахский поэт Муталап Кангожин. Все они - тоже из целинной плеяды. Подлинным певцом родного края стал замечательный поэт Владимир Шестериков, выпустивший свыше десятка книг, занявших заметное место в русской литературе Казахстана.
Своеобразным гимном земле и целинному хлебу можно считать стихи Владимира Шестерикова "Древнее ремесло":
Шум жаток, словно всплески весел... Там, за околицей села, поймешь душой - из всех ремесел древнее нету ремесла.
О миг выращиванъя хлеба! Непревзойденный миг, когда слились в одно земля и небо, и пот, и солнце, и вода.
И раскаленными глотками пьет небо пахарь из ковша, и руки грубые, как камень, к штурвалу тянет не спеша.
И потому так пахнут вкусно
в печи нагретые листы,
что хлеб, как вечное искусство,
совсем не терпит
суеты.
Освоение целины стало значительной вехой не только в истории Казахстана и всего Советского Союза, оно благотворно сказалось и на литературе, сделало урожайным и огромное поэтическое поле. Надеюсь, что данные беглые заметки, не претендующие на доскональное изложение темы, написанные под впечатлением воспоминаний о том далеком, но прекрасном времени молодости, позволят хоть в какой-то мере убедить в этом.
К сожалению, я назвал далеко не всех, кто судьбой и поэтическим творчеством был причастен к целинной эпопее. И пусть те, кого я забыл упомянуть, великодушно простят меня.

г. Астана.

Владимир ГУНДАРЕВ