Трусов В. Гибель чекиста // Ленинское знамя. - 1966. - 6 ноября.
ГИБЕЛЬ ЧЕКИСТА
(ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ РАССКАЗ)
"В центре Петропавловска, на Октябрьской площади, возвышается памятник. Говорят, там захоронены бойцы, отдавшие жизни великому Октября. Расскажите о ком-нибудь из них".
(Из письма в редакцию студентов пединститута)
Он лежал на спине и тусклым взглядом ловил пробивавшийся сквозь дверную щель свет февральского утра. Где-то заржала лошадь. Потом мимо амбара галопом пронесся всадник.
"Какой сегодня день? Среда, нет, кажется, четверг. Впрочем, какое это имеет значение. Сегодня они, наверное, уведут меня. Еще бы сутки двое. Должны же подоспеть наши". Порфирьев думает об этом каждый раз, как только приходит в себя.
Вчера его не вызывали на допрос. Странно. Он уже привык к мысли, что под вечер должны явиться пьяные казаки и поволочь в комнату, где собираются руководители мятежа. Там ни о чем не спрашивали, а только били: "за большевиков", "за ЧК", "за красную повязку".
В первый день, когда раненый Порфирьев попал в руки мятежников, кто-то сообщил, что он возглавлял Петропавловскую Железнодорожную ЧК. На первом и втором допросах чекист молчал. Потом его перестали спрашивать. Изувеченного бросали в амбар до следующего вечера. Убивали медленно и жестоко. Убивали восемь дней. Сегодня - десятый.
Казалось, кто-то со всех сторон обложил голову и грудь горячим железом. Оно жгло, давило. Порфирьев приподнялся на руки и медленно пополз к стене, сгребая неподвижными ногами остатки соломы. Добравшись в угол, где должна быть вода, он взялся за глиняный кувшин с щербатыми краями и тотчас же опустил: на дне осталась лишь тонкая корка льда. Несколько минут лежал он неподвижно, задыхаясь от боли. "Конец. Нет, не верю!". Порфирьев приподнялся, прислонился к стене и в который раз окинул взглядом потолок, дверь.
Судя по всему, амбар был кулацкий. Прочные рубленые стены, маленькое окошко вверху. Дверь, окованная железом. "Не убежать: сил маловато". Он мысленно вынес себе приговор.
На улице послышались шаги. Тяжело открылась дверь. Вошли двое: один в полушубке, другой в шинели. Покачиваясь приблизился первый, ткнул сапогом:
- Ну, поднимайся, красная нечисть. Завтрак подан!
Он бросил на пол три сухаря и ногой подвинул к раненому. - Остальное добавит московская ЧК. Ей ты отослал не один вагон хлеба…
Снова открылась дверь. Мелькнул яркой белизной снег. Двое ушли. Порфирьев накрыл ладонью кусочек твердого, как камень, хлеба и так остался сидеть.
Вспомнил, что очередные пять вагонов зерна должен был отправить рабочим Москвы десять дней тому назад. Уже подготовили паровоз. И вдруг сообщение: станция Макушино занята восставшими кулацкими бандами. Собрал отряд красногвардейцев, сели на бронепоезд. Не доезжая Петухово, вынуждены были остановиться: на протяжении нескольких километров мятежники разобрали путь. На отряд хлынул шквал свинца…
Порфирьев вздрогнул, когда во дворе раздался детский крик. Уже три дня в селе Рынки, куда доставили чекиста, стояла тишина. Только изредка раздавались выстрелы да песни подвыпивших бандитов.
Кто-то стукнул в дверь, завозился с замком. В амбар втолкнули подростка. Худой без шапки, он стоял у входа, словно не понимая, зачем его сюда привели. Порфирьева поразили почти старческое выражение лица и большие неподвижные глаза. Мальчик опустился на землю и тихо произнес:
- Они убьют меня.
- За что?
- Хотят, чтобы я назвал товарищей отца, большевиков. Говорят, сознаюсь, буду жить.
- И как же ты?… - Порфирьев подался вперед и протянул руку, как будто хотел взять за плечо, привлечь к себе и посмотреть ему в глаза. Но, когда взлохмаченная голова повернулась к нему, он пожалел за свои слова. В мальчишеских глазах не было страха, а лишь тяжелая тоска.
Спустя полчаса чекист узнал трагическую судьбу семьи комиссара станции Петухово. Остался только сын. Он сидел сейчас в холодном амбаре, окаменевший и опустошенный горем. Порфирьев чувствовал, что ни какие слова утешения не согреют душу мальчика. При любых обстоятельствах сын комиссара сохранит тайну большевистских имен. Но этого мало. Он должен понять смысл своих действий и во имя этого загореться жаждой жизни.
- Нам, дружище, обоим ни как нельзя умирать, - хрипло начал он. - Моя песенка, видать, уже спета. Ноги - дрянь. Видишь, еле шевелятся. - Он с грустной улыбкой посмотрел на поржавевшие от крови носки. - В девятьсот пятом избежал тюрьмы, в восемнадцатом белогвардейцы собирались расстрелять. Кулачье доканать хочет. Ты обязан жить. Отец не успел закончить дело. Ты продолжишь. И еще расскажешь, как умирал коммунист Иван Порфирьев. Запомни фамилию. Для детей своих говорю.
Он замолчал, чуть повернулся на левый бок, достал из кармана портсигар и расчестку и сунул мальчишке.
- Передашь, если сможешь, в Петропавловск.
… Когда под вечер открылась дверь, они уже договорились обо всем. Сына комиссара оставили в нижнем белье. Они шли по улице, впереди и сзади, двое пьяных бандитов, вели под руки, волокли Порфирьева. Село словно вымерло. Только изредка в окнах появлялись тревожные силуэты. Поравнявшись с домом, за которым виднелся поросший деревьями овраг, чекист резким движением завалился на правого. Очутившись вместе с провожатым на снегу, он зажал его руку, выкрикивая: "Погодите, рассчитаются с вами св…"
Не оглядываясь, мальчишка бросился бежать к оврагу. Вдогонку неслись выстрелы и слова: "Да здравствует Октябрьская революция!". Это в последний раз прозвучал голос Ивана Порфирьева.
Час спустя обмороженного подростка подобрали красноармейцы. Раздетый он брел огородами, держа за пазухой портсигар чекиста.
Трусов.В.,
Колодрубский.В.
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Добавить комментарий |