В книге Памяти по Северо-Казахстанской области в 3-м томе есть такая запись: «... Лапин Константин Прокопьевич родился в городе Петропавловске 7 января 1911 года. Призван Петропавловским РВК. Рядовой. Шофер. Погиб в 1943 году под Москвой».

МОЙ ДОРОГОЙ КРЕСТНЫЙ

Костя Лапин - единственный брат моей матери, мой дорогой крестный. Чтобы дядю Костю назвали погибшим, понадобилось 10 лет переписки, запросов в различные архивы. На запрос моей матери в Подольский архив пришла в 1948 году такая справка: "... Лапин Константин Прокопьевич, находясь на фронте, пропал без вести в сентябре 1943 года... Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о назначении пенсии родителям пропавшего солдата". Но к этому времени родителей дяди Кости уже не было в живых, пенсию получать стало некому.

Мой крестный не успел жениться и обзавестись детьми, и всю нерастраченную отцовскую любовь отдал мне. В каждом письме с фронта среди поклонов родственникам обязательно были слова: "Поцелуйте мою дорогую крестницу, особый поклон моей любимой племяннице".

Дядя Костя для нас, детей сороковых годов, был настоящим кумиром. В предвоенные годы профессия шо­фера была по престижности сродни - для нынешнего времени - чуть ли не профессии космонавта. И когда, пугая кудахтающих куриц, разгоняя лающих собак и шипящих кошек, на нашей родной улице Ульянова появлялась полуторка, радости малышей не было предела. Дядя Костя выходил из машины в сапогах, галифе, в кожаной куртке. От него пахло железом, бензином и еще чем-то особенным. Он подхватывал меня на руки, подбрасывал так, что сердце замирало. "Ну что, мелкотня! Залезай в машину. Прокачу с ветерком...", - говорил он, светясь своей широкой улыбкой. Нас не надо было просить дважды. Мы забирались в грязный кузов, усаживались у бортов и терпеливо ждали, пока дядя Костя пообедает. Ямы и колдобины на нашей улице были сплошь и рядом. Нас подбрасывало и ударяло о борта, но это нисколько не умаляло радости от поездки на настоящей машине.

Последняя запись в его трудовой книжке гласила: "18 июля 1942 года уволен в связи с уходом в РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия)", и стоял штамп оборонного завода, относящегося к народному комиссариату судостроительной промышленности.

Перед отъездом дяде Косте разрешили зайти проститься с родными. В солдатской шинели, в пилотке, в сапогах и с вещмешком за плечами, он ворвался в наш дом в два часа ночи, как вихрь. Времени на прощание было дано полчаса. Как незаметно оно прошло! Все бегали, суетились. Дядя Костя выхватил меня из детской кроватки, крепко прижал к груди. "Ну что, малыш, не вешай носа, помни своего дядю", - сказал он, целуя меня в заспанные глаза. В котелок положил гостинцы. Обнялись все вместе на прощанье. У нас в доме был высокий порог, и дядя Костя, выходя, споткнулся. Это была плохая примета.

А потом мы ждали писем с фронта. Солдатские треугольники и открытки шли во многие дома Петропавловска. В одном из писем дядя пишет: "Недалек тот день, когда фашистская свора будет изгнана с нашей родной земли навсегда. И тогда мы снова все вместе соберемся своей семьей и будем строить новую, счастливую жизнь". Но встретить эту новую жизнь дяде Косте не пришлось. Вдруг перестали поступать письма. Напрасно бабушка часами молилась о здравии воина Константина.

Мы посоветовались и решили, что если придет похоронка бабушке, матери Кости, мы ей не покажем. У нее было слабое сердце. Я буквально дежурила у почтового ящика, но первой горькую весть о гибели моего крестного узнала именно она. Маленькая открытка от фронтового друга дяди Кости извещала: "Под станцией Знаменской Костю ранило. Его погрузили на машину и повезли в тыл. И вдруг немецкая самоходная пушка Фердинанд выстрелила из укрытия и попала в машину с ранеными. Машина взлетела на воздух". Я до сих пор помню тот крик, те слезы и то глубокое горе, которое обрушилось на семью.

Однако мы задумались: видел взрыв только написавший нам солдат. Получилось так, что машина с ранеными вышла из пункта "А", в пункт "Б" она не пришла. Куда же делись раненые вместе со всеми документами? Может, попали в плен, может, дезертировали? Мы начали пи­сать во все инстанции. Но на все наши запросы приходил один ответ: "В списке погибших, умерших от ран - солдат Лапин не значится". Нет похо­ронки, нет погибшего солдата, нет пенсии родителям. На нас смотрели подозрительно: а может, мы укрывали дезертира, может, солдат Лапин сдался в плен и служит фашистам? Мы даже не могли отпеть его по- христиански, как воина, погибшего за правое дело.

И только в 1953 году дядю Костю признали погибшим. И тогда моя мама отпела своего брата в церкви. После отпевания она увидела странный сон. По длинному узкому коридору шел ее брат. Он подошел к ней, опустился на колени, взял ее руки в свои и сказал только одно слово: "Спасибо".

Судьба навек связала дядю Костю с машиной. Он и на фронте был шофером. Это про них, фронтовых шоферов, пелась популярная песня:

"Мы вели машины, объезжая мины.

По путям-дорожкам фронтовым".

Он и погиб в машине.

Я по сей день явственно вижу его, молодого, красивого, веселого. И еще в памяти сохранился облик солдата в длинной шинели, в сапогах, в пилотке. Он шагнул за порог нашего дома и исчез навсегда.

Вера ЯВОРСКАЯ

НА СНИМКЕ: Константин Лапин
Фото из семейного архива

Яворская В. Мой дорогой крестный // Северный Казахстан. – 2005. – 4 апреля. – С.6.