Война. Фашисты рвутся в Москву. Чтобы спасти от гибели лучшие умы страны, целый эшелон ученых по распоряжению правительства отправляют в эвакуацию в далекий от столицы Казахстан. Там, в курортном городе Боровое людей поселили в лучшие дома того времени – в дореволюционные дачи омских богачей. Постарались обеспечить продуктами, чтобы ученые не голодали. Так написано во многих республиканских газетах и в СМИ Кокшетау. Этот город (и область тоже) по праву гордится, что в годы войны жители Синегорья поддержали тысячи эвакуированных, особенно видных деятелей Академии наук СССР. Сначала академиков планировали отправить в Томск, однако там уже находились промышленные предприятия. Решение было изменено в пользу тогда маленького казахстанского Борового, где легче было разместить ученых. Им ведь не нужны корпуса заводов, производственные помещения. Их «цех» всегда с ними — собственная голова. Летом 1941 года из Москвы и некоторых других городов европейской части СССР в Боровое прибыли крупнейшие ученые страны, а некоторые и мира: Владимир Вернадский, Глеб Кржижановский, Алексей Фаворский, Николай Зелинский, Лев Берг, Леонид Мандельштам – всего более 160 семей. В Боровом ими стала руководить директор московского Дома ученых Мария Андреева. Ей было уже 70 лет, но Мария Федоровна энергично взялась за устройство быта и условий для работы ученых и их семей. Академики прибыли не для отдыха на курорте. Многие уже очень пожилые, они сразу стали работать на оборону. У каждого из них была своя специальность и, следовательно, свой фронт работ. В Боровом два года жил и работал академик В. И. Вернадский (1863-1945) — крупнейший ученый XX века. Историки науки пишут: «Его деятельность оказала огромное влияние на развитие наук о Земле, а также на становление самой Академии наук СССР. Его перу принадлежат более 700 различных научных трудов. В круг его интересов входили геология и кристаллография, минералогия и геохимия, организаторская деятельность в науке и общественная деятельность, радиогеология и биология, биогеохимия и философия. Деятельность Вернадского оказала огромное влияние на развитие науки о Земле, на становление и рост Академии наук СССР, на мировоззрение многих людей, познакомившихся с его трудами. Владимир Иванович тогда был засекречен, так как лично занимался созданием Радиевого института. Он одним из первых предсказал силы, скрывающиеся в атоме, взглянув на проблему не только с научной точки зрения, но и с этической, моральной». Ну и как всем этим можно было заниматься в маленьком Боровом? Оказывается, можно. Ведь нельзя запретить человеку думать! Читаем дальше: «Книгой жизни» назвал Вернадский свой огромный научный труд «Химическое строение биосферы Земли и её окружения», над которым продолжал работать в Боровом». На фоне всех величайших научных открытий В. И. Вернадского забавной и даже грустной кажется единственная воплощенная в жизнь в Казахстане идея ученого — производство спичек в кокшетауском регионе. Только женщины старшего поколения могут вспомнить, как девчонками бегали с совочком к соседям, у которых вился дымок над трубой, чтобы взять у них горячие угольки для розжига своей печки. Известно, что с академиками, временно переселенными в Казахстан, очень тесно общался наш знаменитый ученый Каныш Сатпаев. К нему и обратился Владимир Иванович. Он сердито написал: «Живя в таком сосновом бору, почему люди ходят из одного дома в другой за огнем? Неужели нельзя организовать производство спичек?» Академик Вернадский описал весь процесс производства спичек — вроде бы пустяка, но такого необходимого в быту. После этого, по настоянию Сатпаева, были созданы артели, и в Щучинске за 200 граммов хлеба по рабочей карточке несколько девушек стали делать спички. Так в Казахстане появились и свои спички. Такое вот производство «мирового значения»! Сейчас в Боровом имя Вернадского носит краеведческий музей и одна из улиц г. Кокшетау. Коротко перечислю заслуги других академиков, поневоле ставших жителями Борового. Под руководством академика – железнодорожника Владимира Образцова ученые Казахстана разработали практические предложения по расширению грузоперевозок по Карагандинской магистрали и Турксибу, что было невероятно важно во время войны. Легендарной личностью слыл А. Крылов, математик, разработчик теории и практики отечественного кораблестроения, проектирования и строительства военно-морских кораблей. Неизвестно, какие корабли он проектировал в эвакуации, но именно в период пребывания в Боровом английское общество корабельных инженеров избрало его своим почетным членом, а в 1943 году ученый был удостоен звания Героя Социалистического Труда. В. Вологдин, член-корреспондент Академии наук, разработал в Боровом новый метод закалки и сплавов стали. «Известный академик, химик-органик А. Фаворский в этот период руководил Казанской лабораторией смазочных масел и авиационного бензина. Пребывая в Боровом, он изобрел бальзам, излечивающий гнойные раны. Это средство было апробировано на раненых красноармейцах в лазаретах курортной зоны. Среди эвакуированных ученых многие имели медицинское образование и помогали врачам. Приходилось слышать от экскурсовода краеведческого музея в Боровом, что лечил раненых в основном Н. Гамалея: «Если у нас, например, резали быка, он тут же посылал девочек, чтобы принесли ему бычьи глаза: с помощью их лечили туберкулез». Совершенно непонятная нам информация! Причем тут бычьи глаза? Оказывается, антибиотиков еще почти не было и 80-летний микробиолог, вирусолог и эпидемиолог с мировым именем Н. Гамалея искал свои способы лечения этой и ныне распространенной в Казахстане болезни. Академик Н. Гамалея возглавил 20 видных ученых, среди которых был первый нарком здравоохранения СССР Н. Семашко. В Боровом, в условиях эвакуации, вдали от научного центра, учеными была создана специальная научная лаборатория, где он проводил большую работу по изучению туберкулеза. Николаем Федоровичем была написана работа «Влияние бактериальных витаминов на лечение туберкулеза в Боровом». Николай Федорович за короткое время овладел казахским языком и усвоил некоторые традиции народного лечения казахов, например, золотолечение. Казахи с уважением называли академика «Гамал-ага». Украинский ученый Гамалея, ученик самого Пастера, заботился о наших земляках. Это была не единственная работа ученого, написанная в Боровом. Есть еще «Учебник медицинской микробиологии», «Руководство по микробиологии», брошюра «Грипп и борьба с ним», которую отметили английские газеты. Рукописи или экземпляры этих работ хранятся в архивах Кокшетау. Над проблемами совершенствования военной оптики работал академик Л. Мандельштам. Необычный Боровской горно-лесной оазис привлек внимание докторов естественных наук. Они всесторонне изучали богатства Борового. Так, планктон озер описал академик С. Зернов. Л. Берг, член-корреспондент Академии наук, был занят изучением климата курортной зоны, рыбного хозяйства, растительного и животного мира. А. Рихтер работал по теме «Лекарственные растения и культура их в условиях Борового». Н. Гамалея написал статьи о лечебных факторах курорта. В. Сукачев — очерк о лесной растительности заповедника «Боровое». В те годы даже было внесено предложение о создании в Боровом гидробиологической станции. Легче работалось гуманитариям. Им, кроме своего ума, мало что надо. Так, академик А. Орлов, беседуя с местными жителями, подготовил русско-казахский словарь на 5 тысяч слов, записал и перевел на русский язык легенды о батырах Кобланды и Алпамысе. Читая «Воспоминания» М.Ф. Андреевой и статьи казахстанских историков о жизни российских ученых в Боровом в тяжелые военные годы, восхищаешься очень пожилыми людьми, способными жить и работать в любых условиях. Однако обычно все изложено так благостно, что кажется: академики были просто счастливы покинуть Москву и оказаться в Казахстане. Словно они считали, «как здорово, что все мы тут сегодня собрались». Давайте еще «повосхищаемся» судьбой Лины Соломоновны Штерн (1877-1968), первой женщины-профессора Женевского университета и одной из немногих женщин-профессоров в Европе. В 1925 году ей предложили переехать из благополучной Женевы в Москву, а она так любила Родину, что согласилась сразу. Поначалу все было нормально. В Москве она становится профессором 2-го Медицинского института и одновременно директором Института физиологии АН СССР, возглавляет отдел биохимии Института инфекционных болезней, создает отдел возрастной физиологии в Институте охраны материнства и младенчества. С помощью ее сывороток стало возможным сражаться с туберкулезом, энцефалитом, столбняком. В Боровом Лина Соломоновна была недолго, но и там она, академик, обучала местных хирургов в госпиталях своему методу лечения шока. Именно Л.С. Штерн в свое время спасла тысячи детей, найдя свежий способ борьбы с менингитом при помощи стрептомицина. Вскоре после возвращения из эвакуации Лина Соломоновна стала одним из первых лауреатов Сталинской премии, большую часть которой отдала на нужды фронта. Точно так же поступил В.И. Вернадский. К 80-летию ему тоже была присвоена Сталинская премия в 200 тысяч рублей, половину которой он тоже сразу передал на танковую колонну «За передовую науку». Какие светлые люди! Какие красивые истории! Но дальше… Дальше в биографии Л.С. Штерн сказано: «Была членом президиума Еврейского антифашистского комитета, в 1949 году арестована по «делу ЕАК». В июле 1952 г. единственной из 15 обвиняемых была приговорена к 3,5 годам тюрьмы с последующими 5 годами ссылки (остальные обвиняемые были расстреляны). Находилась в ссылке в Казахстане, в городе Джамбул. В 1953 году по амнистии ей разрешили вернуться в Москву, хотя формально реабилитирована она была только в ноябре 1958 года». Вот так ее отблагодарили… Если учесть, что 3,5 года до ссылки она провела в московских тюрьмах, в основном, в камере-одиночке, что в нынешний Тараз ее отправили без суда, а там несколько раз обворовывали, оставив нищей, то получится совершенно фантастическая история жизни. В мемуарах дочери академика Берга, тоже обитавшей в Боровом, сказано, что в ссылке Лина Соломоновна, чтобы выжить, стала нянькой пятерых или шестерых детей безграмотного вдовца- казаха и воспитывала их все годы, пока ей не разрешили вернуться в Москву лишь после смерти вождя. Некоторые авторы пишут, что она в свои почти 70 лет стала женой этого вдовца. Одного из своих воспитанников она привезла в столицу и продолжала о нем заботиться. Характер у дамы с такой биографией был непростой, резкий. Ее многие не любили, побаивались, а после ссылки и остерегались общаться с «каторжанкой», чтобы не пойти по ее стопам. Где правда, а где выдумки, сейчас трудно сказать. Как и то, почему ее не расстреляли вместе «с коллегами по делу ЕАК». Предполагают, что «вождь народов» знал, что академик Штерн работает над проблемами долгожительства и велел пощадить ее – сам уже старел и накопил болезней. Страшно подумать, что стало бы с академиком В.И.Вернадским, если бы «компетентные органы» прочли в его дневнике той поры такое: “Говорят, немецкие войска на границе. Думаю, что они с нами не будут церемониться и пустят в действие газы. И в то же время ослабление – умственное – коммунистического центра, нелепые действия властей (мошенники и воры проникли в партию), грозный рост недовольства, все растущего. “Любовь к Сталину” есть фикция, которой никто не верит. Будущее тревожно. Я уверен в силе русского (украинского и т.п.) народа. Он устоит”. Это академик написал за месяц до начала войны. Кто же он тогда? Патриот или предатель? Враг народа? В Карлаг ему дорога? Стереть в лагерную пыль? Ведь некоторых коллег этих знаменитых ученых тогда уже постигла такая участь. Ко всему прочему до революции он был одним из лидеров партии кадетов. Но уцелел и прожил долгую жизнь. Да и такой уж благостной была жизнь в курортном городке! Конечно, Боровое спасло жизни академиков и они смогли и там сделать для Родины что-то полезное. В меру возможностей местные власти заботились об ученых и их семьях. Но ведь Казахстан был переполнен приезжими: эвакуированными, трудармейцами, ссыльными, ранеными, освободившимися из лагерей. Всем нужно было дать кров, работу, всех накормить. Те «купеческие дачи», в которых поселили семьи академиков, были превращены в самые настоящие коммуналки. Правда, продукты для ученых все-таки поступали в специальном вагоне. Однажды привезли даже яблоки – знаменитый алма-атинский апорт, из-за которого… жены ученых, да и академик Штерн тоже, перессорились. Не все соглашались передать фрукты в детский дом, где жили около 700 ребятишек, в основном, эвакуированных из Москвы. Считали, что им, «бриллиантам науки», витамины нужнее. Бог им судья! Семьи ученых тоже часто голодали, а однажды две женщины скончались, отравившись хлебом с плесенью, который везли в вагоне целую неделю. Некоторые из эвакуированных ученых и членов их семей навеки остались в казахстанской земле. В феврале 1943 года В.И.Вернадского постигло большое несчастье – умерла его жена Наталья Егоровна. Они прожили вместе 56 лет — “душа в душу и мысль в мысль”. Сам Вернадский вернулся в Москву в 1943 году, но ненадолго пережил свою жену – скончался в январе 1945 года. На кладбище в Боровом похоронены академики — востоковеды Федор Щербатской и Агафангел Крымский, химик- органик Михаил Ильинский, лингвист Борис Ляпунов, жены Ляпунова, Щербатского, Ильинского, Гамалеи, Маслова. В заключение — вопрос на засыпку: кем считать в свете нынешних представлений о прошлом Марию Федоровну Андрееву (1868-1953)? Именно от нее зависело, где жить семьям ученых, чем кормить их, кого направить на общественные работы. Жесткой рукой управляла академиками бывшая красавица- актриса, за которую в начале века спорили модные драматурги Чехов и Горький. Каждый хотел, чтобы она играла в его пьесах. Победил М.Горький, и Мария Андреева (она же урожденная Юрковская-Федорова, она же, по мужу, Желябужская) стала играть в пьесе «На дне» и… гражданской женой, то есть любовницей, Горького. Это она добывала деньги на постановки, содержание театра и на вооружение большевиков у другого своего любовника – Саввы Морозова. «Миллионщик» был так огорчен изменой любимой Машеньки, что сначала впал в депрессию, затем прекратил финансировать театр и революционеров, а потом застрелился (или его убили). Однако гораздо раньше он передал Андреевой страховой полис на 100 тысяч рублей, которые тоже ушли в партийную кассу. С Марией Федоровной Горький ездил в США, чтобы чтением лекций собрать там деньги на революцию. Там же, в Америке, под контролем Машеньки Горький написал свой самый нудный роман — «Мать». Андрееву очень ценил Ленин. Это он дал ей партийную кличку «Феномен». Сейчас часто пишут о продаже большевиками за границу произведений искусства из музеев. Руководила этой продажей комиссар Наркомвнешторга Андреева, называя некоторые шедевры «нашими пустячками». Любопытно, как противоречиво оценивают ее деятельность в Боровом те, чьей жизнью управляла «товарищ Феномен». «Члены семей ученых помогали Щучинскому району: сеяли и убирали хлеб, косили сено, а для тех, кто не мог работать в поле, создали пошивочную мастерскую, где шили белье для бойцов Красной Армии». Так написала поклонница М.Ф.Андреевой, назвав ее «душой академиков». Но дочь академика Берга проклинала Андрееву, отправившую в шахту Караганды больную туберкулезом дочь профессора Алексеева, так как он бывший анархист. Девушка, талантливая поэтесса, умерла. Н.Берг написала: «В Боровом старая большевичка Андреева возглавила Комитет, не помню, как он назывался. Комитет распределял жизненные блага: комнаты, одежду и обувь, продукты, помимо тех, которые поступали прямо на кухню столовой. Столовались все сообща, как в обычном доме отдыха». Н.Берг осуждает и даже ненавидит Андрееву якобы за ее несправедливость, неискренность. Все как у нынешних историков: сколько людей, столько мнений.